«Взгляните-ка, Хомер».

Я посмотрел и увидел цифры – сто одиннадцать и шесть десятыхмили.

«Что вы теперь думаете? Вы по-прежнему не хотите верить вмой кратчайший путь?»

– Тот дикий облик, который был у нее во время этой бешенойпоездки, куда-то уже исчез, и передо мной снова была Фелия Тодд. Но все же еенеобычный вид еще не полностью был вытеснен повседневным обликом. Можно былорешить, что она разделилась на двух женщин, Фелию и Диану, и та часть, котораябыла Дианой, управляла машиной на этих заброшенных и всеми забытых дорогах, ата ее часть, которая была Фелией, даже не имела представления обо всех этихсрезках расстояния и переездах через такие места… места, которых нет ни наодной карте Мэна и даже на этих обзорных макетах.

– Она снова спросила:

«Что вы думаете о моем кратчайшем маршруте, Хомер?»

– И я сказал первое, что мне пришло в голову, и это было несамыми подходящими словами для употребления в разговоре с леди типа Фелии Тодд:

«Это настоящее обрезание члена, миссис».

– Она расхохоталась, развеселившись и очень довольная.

И я вдруг увидел совершенно ясно и четко, как в стеклышке:

«Она ничего не помнит из всей этой езды. Ни веток ив – хотяони явно не были ветками, ничего даже похожего на это, – которые сорвали моюкепочку, ни той таблички „Моторвей Би“, ни той жабообразной штуковины. Она непомнила ничего из всего этого бедлама! Либо все это мне померещилось во сне,либо мы действительно оказались там, в Бэнгоре. И я точно знал, Дэйв, что мыпроехали всего сто одиннадцать миль и это никак не могло оказаться дневныммиражом, поскольку черно-белые цифры на счетчике никак не могли быть чем-тонереальным, они прямо-таки бросались в глаза.»

«Да, хорошо, – сказала она, – это было действительно хорошимобрезанием. Единственное, о чем я мечтаю, это заставить и Уорта как-нибудьпроехаться со мной этим маршрутом… но он никогда не выберется из своейпривычной колеи, если только кто-нибудь не вышвырнет его оттуда, да и то спомощью разве что ракеты „Титан-11“, поскольку Уорт соорудил себе отличноеубежище на самом дне этой колеи. Давайте зайдем, Хомер, и закажем вам небольшойобед».

– И она взяла мне такой дьявольский обед, Дэйв, что я и непомню, было ли у меня когда-нибудь что-то в этом роде. Но я почти ничего несъел. Я все думал о том, что мы, наверное, будем возвращаться тем же илипохожим путем, а уже смеркалось. Затем она посреди обеда извинилась и пошлапозвонить. Вернувшись, она спросила, не буду ли я возражать, если она попроситотогнать ее машину в Касл Рок. Она сказала, что разговаривала с одной изздешних женщин – членов школьного комитета, в который и сама входила, и этаженщина сообщила, что у них здесь возникли какие-то проблемы или еще что-то вэтом духе. Поэтому ей не хотелось бы рисковать застрять где-то, чтобы заодно ненавлечь на себя и гнев мужа, а потому будет разумнее, если машину отведу я.

«Вы же не будете очень возражать, если я попрошу вас всумерках сесть за руль?» – еще раз спросила она.

– Она глядела на меня, ласково улыбаясь, и я знал, что онавсе же помнила кое-что из дневной поездки – Бог знает, как много, но вполнедостаточно, чтобы быть уверенной, что я не попытаюсь ехать ее маршрутом втемноте, – да и вообще… хотя я видел по ее глазам, что вообще-то это не стольуж беспокоит ее.

– Поэтому я просто сказал, что меня это никак не затруднит,и закончил свой обед куда лучше, чем начал его. Уже стемнело, когда она отвезланас к дому той женщины в Бэнгоре, с которой разговаривала по телефону. Выйдя измашины, Фелия глянула на меня с тем же бесовским огоньком в глазах и спросила:

«А теперь вы действительно не хотите остаться и подождатьздесь до утра, Хомер? Я заметила парочку ответвлений сегодня, и хотя не могунайти их на карте, думаю, что они позволили бы срезать еще несколько миль».

Я ответил:

«Ладно, миссис, мне бы хотелось, но в моем возрасте лучшейпостелью будет моя собственная, как мне кажется. Я отведу вашу машину и никакне поврежу ее, хотя, думается, сделаю это более длинным путем по сравнению свашим», – Она рассмеялась, очень добродушно и поцеловала меня. Это был лучшийпоцелуй в моей жизни, Дэйв, хотя он был поцелуем в щеку и дала его замужняяженщина, но он был словно спелый персик или словно те цветы, которыераскрываются ночью, и когда ее губы коснулись моей кожи, я почувствовал…

Я не знаю точно, что именно я почувствовал, потому чтомужчине трудно описать словами, что он чувствует с девушкой, словно персик,когда он находится во вдруг помолодевшем мире.

– Я все хожу вокруг да около, но думаю, что тебе и так всепонятно. Такие вещи навсегда входят красной строкой в твою память и уже никогдане могут быть стертыми.

«Вы чудный человек, Хомер, и я люблю вас за то, что вытерпеливо слушали меня и поехали сюда со мной, – сказала она. – Правьтеосторожно».

– Потом она пошла в дом этой женщины. А я, я поехал домой.

– Каким путем ты поехал? – спросил я Хомера.

Он тихо рассмеялся.

– По главной магистрали. Ты дурачина, – ответил он, и я ещеникогда не видел столько морщинок на его лице. Он сидел на своем месте исмотрел на небо. – Пришло лето, и она исчезла. Я особо и не искал ее… этимлетом у нас случился пожар, ты помнишь, а затем был ураган, который поломал вседеревья. Напряженное время для сторожей. О, я думал о ней время от времени, и отом дне, и об ее поцелуе, и мне начинало казаться, что все это было во сне, ане наяву. Словно в то время, когда мне было семнадцать и я не мог ни о чемдумать, кроме как о девушках. Я занимался вспашкой западного поля ДжорджаБэскомба, того самого, что лежит у самого подножья гор на другом берегу озера имечтал о том, что является обычным для подростков моего возраста. И я заехалбороной по одному из камней, а тот раскололся и начал истекать кровью. Покрайней мере, мне так показалось. Какая-то красная масса начала сочиться израсколотого камня и уходить в почву. И я никому ничего об этом не рассказал,только матери. Да и ей я не стал объяснять, что это значило для меня, хотя онаи стирала мои забрызганные кровью штаны и могла догадываться. В любом случае,она считала, что мне следует помолиться. Что я и сделал, но не получилкакого-либо особого облегчения, однако, через какое-то время мне стало вдругказаться, что все это было сном, а не наяву. И здесь было то же самое, как этоиногда почему-то случается. В самой середине вдруг появляются трещины, Дэйв. Тызнаешь это?

– Да, – ответил я, думая о той ночи, когда сам столкнулся счем-то подобным.

Это было в 1959 году, очень плохом году для всех нас, но моидети не знали, что год был плохой, и они хотели есть, как обычно. Я увиделстайку белых куропаток на заднем поле Генри Браггера, и с наступлением темнотыотправился туда с фонарем. Вы можете подстрелить парочку таких куропатокпоздним летом, когда они нагуляли жирок, причем вторая прилетит к первой, ужеподстреленной, словно для того, чтобы спросить: «Что за чертовщина? Разве уженастала осень?», и вы можете сшибить ее, как при игре в боулинг. Вы можетераздобыть мяса, чтобы накормить им тех, кто его не видел шесть недель, и сжечьперья, чтобы никто не заметил вашего браконьерства. Конечно, эти две куропаткидолжны были бы послужить мишенью для охотников в ноябре, но ведь дети должныхотя бы иногда быть сытыми. Подобно тому человеку из Массачусетса, которыйзаявил, что ему бы хотелось пожить здесь целый год, я могу сказать только, чтоиногда нам приходится пользоваться своими правами и привилегиями только ночью,хотя хотелось бы иметь их круглый год. Поэтому я был на поле ночью и вдругувидел огромный оранжевый шар в небе; он спускался все ниже и ниже, а я смотрелна него, разинув рот и затаив дыхание. Когда же он осветил все озеро, оно,казалось, вспыхнуло солнечным огнем на минуту и испустило ответные лучи вверх,в небо. Никто никогда не говорил мне об этом странном свете, и я сам тоженикому ничего о нем не рассказывал, потому что боялся, что меня засмеют, ноболее всего я опасался, что собеседники поинтересуются, какого дьявола яоказался ночью на поле. А через какое-то время наступило то, о чем уже говорилХомер: мне стало казаться, что все это было сном, и у меня не было никакихвещественных доказательств, что все это случилось наяву. Это было похоже налунный свет. Я не мог управлять им, и -мне не за что было зацепиться. Поэтому яоставил его в покое, как человек, который знает, что день наступит в любомслучае, что бы он не думал и не предпринимал по этому поводу.