Я прекратила целовать его и привстала, опершись на локоть.

– Ты хочешь спросить, не использую ли я тебя прямо сейчас для карьерного продвижения?

– Прости. Я говорю, как Иден. Я хочу доверять всем с ходу и до сегодняшнего вечера не стал бы задавать этот вопрос. Но теперь я чувствую, что мне действительно может быть больно, поэтому должен спросить. Клянусь: я никогда больше не буду поднимать эту тему. Если ты скажешь, что я могу доверять тебе, то я буду. Целиком и полностью.

Я прислушалась к себе. Не будет ли внутренний голос отличницы возмущаться со словами: «Как он посмел?» Однако я ничего не разобрала, кроме: «Что подумают соседи?»

– Мика, вопрос вполне справедливый. Честно говоря, у меня были такие же опасения на твой счет. Сначала я подумала, что ты хочешь использовать меня ради собственной рекламы.

– Правда?

– Да, конечно. – Я залилась обезоруживающим смехом. – Попытайся поставить себя на мое место. Всем известно, как ты любишь пиар. Я думала, ты взялся за меня лишь для того, чтобы я фотографировала тебя на вечеринке.

– Ух ты. Я не просил тебя снимать мою вечеринку. Ты сама начала фотографировать, как только я отошел.

– Да. Это ты уже объяснил. Но всякий раз, когда приглашал меня куда-нибудь, ты предлагал мне это задокументировать. А уж разрешение для прессы, которым ты меня заманивал, убедило меня, что на концерте я нужна исключительно из-за моего фотоаппарата.

Он пробежал пальцами по моим волосам и потянул за прядь.

– Когда первый раз увидел тебя на улице, я мечтал, чтобы ты потеряла фотоаппарат. Тогда я смог бы рассмотреть тебя.

– А когда я впервые тебя увидела, то не справилась с заданием. Знаешь почему?

– Потому что ты ужасный папарацци?

Я ткнула его пальцем.

– Нет. Потому что ты застал меня врасплох. Ты меня чертовски смутил. А потом, когда ты поцеловал меня, мне уже захотелось узнать тебя получше.

– Значит, это было умно с твоей стороны.

Я снова ткнула его, на этот раз нежнее.

– Да, это было очень умно.

Он вытащил подушку откуда-то сзади и расслабился, улегшись на ней. Его мышцы обмякли, и он зевнул.

– Ты устала, я, пожалуй, заткнусь.

– Нет. Продолжай. Я хочу уснуть под звук твоего голоса. Расскажи мне какой-нибудь секрет.

– Секрет?

– Небольшой секрет. Что-то, что я не смогу найти в «Википедии».

– Хм-м-м. – Он обнял меня и поцеловал в макушку. – Ладно. Когда мне было пять лет, у меня была мягкая игрушка – горилла по имени Кларк.

– Кларк, – пробормотала я и зевнула.

– Я повсюду таскал его за собой, так что одна его рука стала длиннее другой. Родители пытались отвратить меня от испорченной гориллы Кларка, когда из зияющей дыры в боку стала вываливаться набивка. Но я не желал оставлять мою обезьяну. И я прятал его под подушкой. Позже, когда родители взяли нас в поездку по стране, Кларк путешествовал в моем чемодане.

Я прижалась к нему, а его тихий голос в темноте баюкал меня. Через мгновение зазвонил будильник и наступило утро.

* * *

Рука Мики лежала у меня на талии, а ладонь – ровно на животе. Я лежала, свернувшись, рядом с ним и не желала шевелиться, но Зайон уже встал и готовил завтрак. Он не стал бы ждать меня вечно, а ехать на работу в одиночестве мне не хотелось. И я аккуратно выскользнула из-под Мики и принялась искать, во что бы переодеться, чтобы вынести вещи из комнаты заранее.

Когда за мной щелкнула дверь, Зайон застыл с лопаткой для жарки в руках, как будто я застала его за магическим заклинанием.

– Ты одета так же, как и вчера?

За мной открылась дверь, и вышел Мика в ярко-синих обтягивающих джинсах с таким видом, как будто провел ночь в палатке. Из-за растрепанных волос вид у него был самый что ни на есть натуральный, с тех пор как я увидела его впервые, и я закусила губу в умилении. Надо же, как одна мелочь может изменить весь образ! Он зевнул и сказал:

– Доброе утро. Пора на работу?

На мгновение я застыла, парализованная, как при замедленной съемке. Поцеловать его или напустить холод? Но он протер глаза, потянулся и зевнул, почесал бок, а потом побрел на кухню.

Зайон спросил:

– Яичницу будешь?

– Не хочу беспокоить вас. Можно просто кофе?

Пока они разговаривали, я юркнула в ванную и проверила, как выгляжу. За ночь макияж сыграл со мной злую шутку, а волосы перестали поддаваться силе тяжести. Я почистила зубы и сделала все, что могла, чтобы хоть как-то сгладить жуткий утренний образ.

Кофе уже закипел, когда я вернулась на кухню, и я принесла кружки.

Мика скрылся в ванной, и Зайон полез в ящик, вытащил мой глюкометр и бросил его на стол.

– Садись. Ты слишком напрягаешься, – предупредил он.

– Странная выдалась неделька. Я в порядке.

– Слушай, твоя мама сказала: «Не бросай ее, Сэмуайз Гэмджи»[6]. – Он театрально ударил себя в грудь. – И я не собираюсь.

Я изобразила ирландский акцент так старательно, как только могла.

– В смысле ты хочешь разделить ношу?[7]

Он принял серьезный вид.

– Если бы я мог взять ношу на себя, я бы так и поступил, Джо. Мне ненавистна мысль о том, что тебе нужно так много работать, чтобы все было нормально. А на прошлой неделе ты меня напугала. А потом еще раз – вчера вечером.

– Я была в порядке, Зайон. Ты неправильно интерпретировал мою реакцию. – Я чуть понизила голос. – Если бы ты слышал, что Мика сказал мне…

Он вздохнул.

– Я слышал достаточно, пока мы ехали в машине. Ты уверена, что у него нет брата-гея? Красивого и заботливого?

– М-м-м… Да, он такой.

Звякнул тостер, и Зайон разложил по тарелкам завтрак. Я проверила уровень сахара в крови, пока он расставлял все на столе.

Вернулся Мика, вид у него был такой, как будто он пытался спасти свои волосы, но потерпел неудачу.

Я уже откусила кусочек тоста, когда он сел подле меня.

– Кстати, сегодня я обедаю с твоей сестрой. Передать ей привет?

Он мгновение помолчал, потягивая кофе, прежде чем ответить:

– Ты можешь не говорить ей об этом, пока я не найду такую возможность. То есть я думаю, что она выйдет из себя и лучше именно мне ее успокаивать.