принял решения. Потому что золото не просто очаровывает. Оно опасно. И место, откуда оно взялось, тоже опасное. Кажется, я видел баранью отбивную в холодильнике? А есть капустный салат? В «Тиллер» делают лучший капустный салат. Тебе нужно попробовать.

Другими словами, разговор был окончен.

4

Однажды вечером в конце июля Радар не смогла подняться по ступенькам заднего крыльца, когда мы возвращались назад с прогулки по Пайн-Стрит. Она пыталась дважды, затем просто уселась внизу, тяжело дыша и глядя на меня.

– Давай, помоги ей, – сказал мистер Боудич. Он вышел, опираясь на один костыль. Второй оказался почти не у дел. Я посмотрел на него, ожидая подтверждения, и он кивнул. – Пришло время.

Когда я поднял собаку, она тявкнула и оскалила зубы. Я переместил руку, которой держал её бёдра, чтобы не касаться больных мест, и понёс её наверх. Это было легко. Радар похудела, её морда стала почти белой, глаза начали слезиться. Я осторожно опустил её на пол кухни, и сперва она не держалась на задних лапах. Она собралась с силами – это было заметно, – и очень медленно доковыляла до своего коврика у двери кладовой, устало рухнув на него с хрюкающим звуком.

– Ей нужно к ветеринару.

Мистер Боудич помотал головой.

– Она испугается. Я не хочу заставлять её без надобности.

– Но…

Он говорил мягко, что испугало меня, потому что это было совсем на него не похоже.

– Никакой ветеринар ей не поможет. Радар подошла к концу. Сейчас ей просто нужно отдохнуть, а мне подумать.

– Господи, о чём?!

– О том, что лучше. Тебе пора домой. Сходи поужинай. Обратно не приходи. Увидимся утром.

– А как же ваш ужин?

– Я буду сардины с крекерами. Теперь иди. – Затем он повторил, – Мне нужно подумать.

Я вернулся домой, но почти ничего не съел. Не было аппетита.

5

Вскоре Радар перестала доедать свою утреннюю и вечернюю еду, и хотя я поднимал её на крыльцо – она всё ещё могла сама спускаться, – она начала периодически облегчаться в доме. Я понимал, что мистер Боудич прав насчёт того, что ветеринары ей уже ничем не помогут, разве что в самом конце, чтобы облегчить боль. Радар много спала, и иногда повизгивала и кусала лапы, будто пытаясь избавиться от того, что её мучило. Теперь у меня было два пациента, одному становилось лучше, другому – хуже.

В понедельник пятого августа я получил электронное письмо от тренера Монтгомери, в котором содержался график футбольных тренировок. Перед ответом я предупредил отца, что решил не играть в свой последний год. Хотя он был явно разочарован (я сам был разочарован), он сказал, что понимает. Накануне отец был у мистера Боудича, играл в джин, и видел, в каком состоянии Радар.

– Там всё ещё много работы, – сказал я. – Я хочу прибраться на третьем этаже, и как только посчитаю, что Говард способен спускаться в подвал, там его ждёт пазл, который нужно закончить. Думаю, он совсем забыл о нём. О, и ещё мне нужно научить его выходить в интернет с моего ноутбука, чтобы он мог не только смотреть фильмы, плюс…

– Хватит, Чип. Это из-за собаки? Да?

Я подумал о том, как поднимаю её на крыльцо, и как пристыженно она выглядит, устраивая беспорядок в доме, и просто не мог ответить.

– В детстве у меня был кокер, – сказал папа. – Её звали Пенни. Это тяжело, когда хорошая собака стареет. И когда её время подходит к концу… – Он помотал головой. – Это разрывает тебе сердце.

Так и было. Именно так.

Отец не рассердился, что я решил бросить футбол в последний учебный год, но разозлился мистер Боудич. Разъярился, как медведь.

– Ты ненормальный? – почти выкрикнул он. На его морщинистых щеках вспыхнул румянец. – Я хотел сказать: ты совсем рехнулся, растерял все свои мозги? Ты станешь звездой в этой команде! Тебя могут взять в колледж, и даже со стипендией!

– Вы никогда не видели, как я играю.

– Я читаю спортивный раздел в «Сан», какое бы дерьмо там ни печатали. В прошлом году ты выиграл долбаный «Тёрки Боул»!

– В той игре мы сделали четыре тачдауна. Я оформил только последний.

Он понизил голос.

– Я хотел посмотреть твои игры.

Это заставило меня замолчать. Предложение, исходящее от человека, который был добровольным затворником ещё до травмы, казалось потрясающим.

– Вы всё равно можете пойти, – наконец, сказал я. – Я пойду с вами. Вы купите хот-доги, я возьму колу.

– Нет. Нет. Я твой босс, чёрт возьми. Я плачу тебе, и я запрещаю. Ты не пролетишь мимо своего последнего футбольного сезона в школе из-за меня.

У меня есть характер, хотя я никогда не проявлял его перед мистером Боудичем. В тот день я это сделал. Думаю, будет правильным сказать, что я сорвался.

– Дело не в вас, совершенно не в вас! Что будет с ней? – Я указал пальцем на Радар, которая подняла голову и беспокойно заскулила. – Вы собираетесь поднимать её и спускать с крыльца, чтобы она смогла пописать и покакать? Да вы сами еле волочите ноги!

Он выглядел ошеломлённым.

– Я… Она может делать это в доме… я постелю газеты.

– Ей это не нравится, вы же знаете. Может быть, она всего лишь собака, но у неё есть своё чувство достоинства. И если это её последнее лето, последняя осень… – Я чувствовал, как подбираются слёзы, что может показаться абсурдным тому, кто никогда не имел любимой собаки. – …я не хочу находиться на тренировочном поле, кидаясь на сраного «болвана»21, пока она умирает! Я буду ходить в школу – это я обязан – но остальное время я хочу проводить здесь. И если вам это не нравится, мне всё равно.

Мистер Боудич молчал, сложив руки. Когда он посмотрел на меня, его губы были так плотно сжаты, что почти исчезли, и на мгновение я подумал, что он собирается кое-что сделать. Затем он сказал:

– Как думаешь, можно ли вызвать ветеринара на дом так, чтобы он закрыл глаза на то, что моя собака не оформлена? Я бы хорошо заплатил.

Я выдохнул.

– Давайте я попробую это выяснить.

6

Я нашёл не ветеринара, а помощника ветеринара, мать-одиночку с тремя детьми. Её знал Энди Чен и