все это кулацкие выдумки и ложь… Скоро у нас, ребята, будет комсомольская ячейка. Вот дождемся представителя от райкома комсомола и будем принимать первых комсомольцев. А сегодня вас созвала сюда вот по какому вопросу. Нам необходимо завести регулярные дежурства у сельсовета. Мало ли что может понадобиться: народ на собрание созвать, сбегать за кем-нибудь, повестки разнести…

И вот с того памятного для ребят дня на завалинке сельсовета стали появляться дежурные… Хотя дежурить положено было по двое, но их всегда набиралось пять-шесть.

Гордые доверием, которое оказывают им Анна Константиновна, Захар, а иногда и сам Тарасов, давая различные поручения, ребята никак не хотят оставаться дома. Пока же нет поручений, они спорят о том, кого примут в комсомол.

По возрасту подходит один Гришка Протакшин. Ему пошел уже пятнадцатый год, и он смотрит на других свысока, хотя ростом не выше Витьки и босые ноги в таких же цыпках, как и у остальных.

Степке до четырнадцати еще далеко, и он не принимает участия в спорах. Сидя в сторонке, он невесело думает о своем брате. Как же поступит он? Запишется в колхоз или не запишется?

Он чувствует, что с Андреем что-то случилось, но что — непонятно. Брат почему-то теперь совсем перестал бывать в сельсовете. С тех пор как приехал Тарасов, не встречается ни с Захаром, ни с Антоном. Все сидит дома.

В сельсовете же теперь целыми днями народ, и дежурным полно работы. Им то и дело дают списки для вызова крестьян то на собрание, то по отдельности, одного за другим. Ребята уже знают: идет подготовка к коллективизации всей деревни.

Получив на руки список, Степка каждый раз старается затащить Витьку к себе домой — то воды попить, то захватить кусок хлеба. При этом как бы между прочим он показывает список брату, чтоб возбудить его любопытство к сельсоветским делам. Андрей нехотя берет список, пробегает его глазами и, неопределенно хмыкая, отдает назад.

Самого его в этих списках никогда нет. Степке больно за брата, что его никуда не зовут, и в то же время как-то досадно: мог бы сам сходить в сельсовет, где раньше бывал каждый день.

В это время в сельсовете составлялся список для сбора народа на решающее собрание деревенского актива. Дело серьезное: активисты должны решить, как быть с кулаками, создать в деревне большой колхоз, поэтому приходится обсуждать каждого, кого вносят в список.

— Как, деда Петра позовем? — с улыбкой спрашивает Анна Константиновна, обращаясь к Захару и Антону.

— Толку-то от него, что от Домнина граммофона! — небрежно сплевывает Антон. — Наперед можно сказать: куды все, туды и он. Одно слово: «опчество».

— Что, неустойчивый? — озабоченно спрашивает Тарасов.

— Антону — ему все с плеча рубить, — недовольно говорит Захар. — Все бы такие были, как Петро. Справедливый мужик. Пиши, Анна Константиновна.

— Тихон Хомутов, — читает следующую фамилию Анна Константиновна.

— Вот это пускай Антон решает, — усмехается Захар, — твой ведь дружок-то?

— Дружок-то дружок, язви его в печенку… — чешет Антон затылок, — да вот… слаба гайка оказалась у дружка. Сдрейфил. Он в Матвеевых долгах по уши увяз. Вот и трясется перед ним. Я говорю, плюнь, Тишка, скоро все долги похерим, а он свое. Да и то сказать — орава. Восемь человек.

— Ну, а в мыслях он как?

— В мыслях, товарищ Тарасов, он с потрохами наш! — твердо говорит Антон. — Трусит, видишь…

— Ну, коли наш — пиши. Кулаков ликвидируем — посмелеет, — решает Тарасов.

— Андрей Кузнецов…

Все выжидательно смотрят на Тарасова.

— На мне что, узоры разве нарисованы, разглядываете? — посмеивается тот.

— Это же кузнец наш, Георгий Михайлович. Помните?

— А-а… это кулацкий родственник-то?

— Тут, Михайлыч, видишь, какая штука… — принялся теребить бороду Захар. — Парень-то, Андрюша, тоже свой, но…

— Как же это? — недоумевает Тарасов. — Кулаку Сартасову — свой, тебе, Захар Петрович, — свой?

— Да не мне! — с досадой говорит Захар. — Вообще он наш, правильный парень Андрюшка. Запутался малость…

— Ну что ж… — развел руками Тарасов. — Запутался, так сам пускай и выпутывается. Упрашивать его, что ли, мол, не водись с кулаками, давай с нами дружить?

— А по-моему, мы не должны отталкивать от себя Андрея Кузнецова, — горячо заговорила Анна Константиновна, — мы должны бороться за каждого человека! Смотрите, кулаки какую деятельность развили. Любого неустойчивого крестьянина обрабатывают. Одного обманом берут, другого — на испуг, третьего, вроде Тихона Хомутова, — долгами опутывают, хлеба сулят дать. И Андрея Кузнецова они же окрутили…

— Ну-ну, Константиновна… — прищурился Тарасов. — И что же ты предлагаешь?

— А что тут предлагать? Ясно. Надо и нам тоже индивидуальную работу проводить. С тем же Кузнецовым. Надо драться за него! Разъяснить ему козни кулацкие, вырвать из-под влияния!

— Та-ак… — зло скривился Тарасов. — Значит, с кулаками соревноваться? Они сулят бедняку хлеба, а мы ему разъяснять, что, мол, обманет, не даст? Он говорит: под общим одеялом в колхозе будут спать, а мы, мол, неправда, одеяла будут отдельные? Они против колхозов, а мы за. Кто кого переагитирует? Так, что ли, Анна Константиновна?

— Вроде бы как-то не так, ешь тя корень! — озадаченно хмурится Захар. — «Почтенные» народ замутили, его теперь, ежели одними уговорами, до морковкина заговенья проагитируешь! А страда — вот она! На носу.

— Вы вспомните революцию, товарищи! — взволнованно поднялся со своего места Тарасов и быстро заходил по комнате. — Какие только краснобаи к нам на завод не приезжали рабочих против большевиков агитировать! Меньшевики! Эсеры! Кадеты! Попы! И всякие-всякие прочие продажные холуи буржуазии. На какие только подлости они не пускались, из какой только лоханки они на большевиков не поливали! Вы что думаете, большевики победили потому, что переагитировали всю эту сволочь? Черта с два! Большевики сказали: «Долой войну! Фабрики — рабочим! Землю — крестьянам!» И ведь кто за большевиков агитировать приезжал? Свой же брат, мастеровой, или морячок какой-нибудь. Неречистые, в академиях говорить не обученные, не в пример прочим. А народ все-таки грудью встал за большевиков! Краснобаям же всяким дал куда следует хорошего пинка!

Тарасов подошел к столу, внимательно посмотрел на задумчиво притихших артельщиков и уже спокойно продолжал убеждать:

— Мы тоже будем бороться, товарищи, за каждого крестьянина, и в том числе за вашего кузнеца, за которого,