— Что с Тосей? Вы не знаете, Захар Петрович?

— Нет, а што? — поднял голову Захар, оторвавшись от своих дум.

— Што, што… вот сами сейчас увидите што! — и отошла в угол к бывшему Андрееву секретарскому столу, за которым сидел сейчас Тарасов и что-то записывал на листке бумаги, готовясь к предстоящему собранию.

Федька и Тося подошли к Захару.

— Вот, Захар Петрович, расписаться пришли, — смело сказал Федька Захару и осторожно, не поворачивая головы, а только поводя своими светлыми навыкате глазами, оглядел комнату.

Захар растерянно посмотрел в сторону Тарасова: дескать, как быть в таких случаях? Но Тарасов, занятый своими мыслями, не понял недоуменного взгляда председателя.

— Эх! — вслух сказал Захар, глядя на Федьку. — Нашел же ты время жениться!..

— Поскольку мы с вами уже имели уговор насчет этой темы, Захар Петрович, то мы вот и пришли с Антонидой Фоминишной.

— Уговор, уговор, — с прежней досадой шарил в своем столе Захар, отыскивая книгу регистрации браков и раздумывая, как поступить.

«С одной стороны, Федька — сын Матвея, которого не сегодня-завтра будут раскулачивать… А с другой, — размышлял Захар, — где, по какому закону запрещается жениться кулацким сыновьям? Тем более, если отец еще не раскулачен».

— Тьфу, пропасть! — выругался он в сердцах. — Куда эта книга запропастилась? Наверное, в Андрюшкином столе осталась. Вот наделал же работы этот Андрюшка. Возись теперь!

Вспомнив о былой дружбе Андрея с Тосей, Захар осекся.

Анна Константиновна, не отрываясь, смотрела на Тосю, стараясь поймать ее взгляд, понять, что же такое страшное произошло, что обескровило ее лицо, скорбно оттянуло книзу углы рта, положило темные полукружия под глазами. Наконец, что привело ее сюда с Федькой, которого она всю жизнь терпеть не могла?

Но Тося стояла, опустив глаза, и, казалось, что ей совсем нет никакого дела до того, как все эти люди на нее смотрят и что о ней думают… Она была убеждена, что со вчерашнего вечера жизнь ее кончилась. Ей казалось, что для всех этих людей, чьим мнением она недавно так дорожила, так стремилась к ним, она стала сейчас уже совсем, совсем чужая, даже не чужая, а просто… Просто для них не существует и не будет никогда существовать. По правде сказать, даже сегодня, когда мать собирала ее в совет, Тося все еще чего-то ждала. Она знала, что в совете сидит Андрей, что все записи в книге делает он, что без его росписи никто не может, не смеет взять ее, назвать своей женой…

И опять же, не зная определенно, как может спасти ее Андрей, чем он может помешать Федьке, она смутно, какой-то частью своей наивной девичьей души надеялась, что стоит только Андрею хоть раз взглянуть на нее, и он все поймет, и…

Но Андрея нет. И… и не все ли равно, что теперь будет!

Захар, не найдя книги в своем столе, встал, подошел к столу, за которым сидел Тарасов, и, слегка отстраняя его, доставая из ящика нужную книгу, тихо сказал:

— Видишь, какие дела, Георгий Михайлович… что теперь поделаешь? Обещал…

Но Тарасов, не понимая Захаровых колебаний, недовольный, что его отвлекают, также тихо ответил:

— Чего поделывать-то? Заканчивай скорее. Сейчас народ начнет собираться.

— Ну, так… — нарочито громко проговорил Захар, раскрывая регистрационную книгу. — Значит, Сартасов Федор Матвеевич… какого года рождения-то?

Услышав знакомую фамилию, Тарасов резко поднял голову и внимательно посмотрел на Федьку.

— Как, как… Сартасов?.. Федор?..

— Матвеевич… — многозначительно досказал Захар, вопросительно взглянув на Тарасова.

— Сартасов! — жестко сказал Тарасов. — Ты откуда взялся?

— То есть, как откуда? — побледневшими губами тихо спросил Федька, оглядываясь на дверь.

— Это тот Сартасов, что в ссылке должен быть? — резко спросил Тарасов, обращаясь к Захару. Сын Матвея Сартасова?

— Так его же отпустили по болезни… — неуверенно сказал Захар.

— По какой это болезни, Сартасов, тебя отпустили? — зло прищурился на Федьку уполномоченный, медленно привставая из-за стола.

— По… по какой… по внутренней… — дрожащими губами прошептал Федька, затравленно озираясь то на Захара, то на Тарасова, то с сожалением взглядывая на Тосю. Тося еще больше побледнела и с какой-то внезапно пробудившейся неясной надеждой следила огромными измученными глазами то за Тарасовым, то за Федькой, который медленно пятился к дверям, бормоча:

— По болезни отпустили… бумага есть…

— А кто на севере милиционера убил? Кто из ссылки сбежал? — вскричал Тарасов и в два прыжка оказался у двери, рывком дергая из кармана зацепившийся за что-то наган.

Федька кинулся было ему наперерез к двери. Видя, что Тарасов загородил ему дорогу, он метнулся в сторону и, втянув голову в плечи, бросился в полураскрытое окно.

— Врешь, гад, не поймаешь!

Послышался звон стекла, за окном мелькнул рыжий костистый кулак Федьки:

— Ну, подлюга! Повстречаешься!

Посланные вдогонку за беглецом артельщики вернулись обозленные. «Из-под самого носа сбежал», — никак не могли они успокоиться.

— Так что, Захар Петрович, говорит твое доброе сердце! — возвратясь в сельсовет, сердито спросил Тарасов, пряча в карман наган. — Этот твой молодчик на севере с двумя такими же головорезами побег устроил да по пути милиционера уложил, когда тот их задержать попытался. Я сам в районе об этом запрос из области видел.

— Так у него же бумага! — изумился Захар. — Сам читал: отпущен по болезни. И печать наша районная.

— Районная говоришь? — переспросил Тарасов. — Ясно!.. Раз бумагу выдали, то на запрос ответить проще простого. Нет, мол, не вернулся… Свой, видно, человек сидит в районе… На всякий случай, Захар Петрович, сегодня же немедленно надо сообщить в область, что сведения из района относительно Сартасова были ложные. Пусть примут меры. — Захар утвердительно кивнул головой.

Наконец-то и брат есть в списке! Не чуя под собой ног, не слушая, что бубнит себе под нос бегущий рядом Витька, Степка несется к своему дому. Он представляет, как обрадуется Андрей, узнав, что и его приглашают на собрание!

Но Андрей опять сидел за столом, уронив на него голову рядом с надкушенным огурцом и полупустой бутылкой водки.

Полный решимости во что бы то ни