Натали дрожала от ревности и ненависти, когдавидела как мягкие нежные губы О. целуют ее сестру. Тогда ей хотелось убитьЖаклин. Но когда она приходила в альков и там, лежа на полу, у самой кроватиО., смотрела, как О. извивается под ударами хлыста сэра Стивена, как она,опустившись на колени, с наслаждением делает ему минет, как она разводит рукамисвои ягодицы, чтобы принять в себя сэра Стивена, она испытывала лишь желание ивосхищение. Ей не терпелось стать такой, как О.

x x x

Неожиданно для О., Жаклин резко оборвала ихотношения; возможно, она считала, что они могут как-то негативно сказаться наее отношениях с Рене. Но здесь тоже было многое непонятно, проводя с Рене почтивсе время, она как бы держала его на расстоянии. Она холодно смотрела на него,а когда и улыбалась, то выходило у нее это как-то натянуто и заученно. О.вполне допускала, что девушка ночами отдается Рене столь пылко, как и ей, но поповедению Жаклин это совершенно не чувствовалось. А Рене, и это было заметно вовсем, просто сходил с ума от желания. В нем проснулась любовь, яростная,всепоглощающая и, временами казалось, безответная. Он разговаривал с О. и сэромСтивеном, он завтракал и обедал с ними, он гулял, составляя ими компанию, но онне видел и не слышал их. Он жил только одним — Жаклин, и больше всего боялся непонравиться ей. И еще он думал, прилагая все усилия, чтобы понять и уяснить длясебя смысл самого существования Жаклин, ее суть, скрытую где-то там, подзолотистой, с нежным загаром, кожей. Его усилия были схожи с тем, что людиделают во сне, пытаясь ухватиться за последний вагон уходящего поезда илинащупать рукой спасительную балку, чувствуя, как разваливается под ногами мост.Ему хотелось разломать эту большую куклу и, заглянув внутрь, понять, что же замеханизм заставляет ее так пищать и плакать.

«Да, — говорила себе О., — вот, кажется, ипришел тот день, которого я так боялась, когда Рене оставит меня и я для негостановлюсь всего лишь тенью еще одной, из его прошлой жизни. И я не чувствуюгрусти, мне только жаль его. В моем сердце нет ни горечи, ни обиды. Оноставляет меня, что же, это его право, право мужчины. А что же моя любовь? Ведья сама всего несколько недель назад умирала за одно только его слово — люблю. Ивот, я так спокойна сейчас? Я утешилась? Но нет, я не просто утешилась — ясчастлива, и выходит, что отдав меня сэру Стивену, он открыл меня, тем самым,для новой, еще более сильной любви. Но их двоих и невозможно сравнивать:мягкий, нежный Рене и суровый, непреклонный сэр Стивен.»

Каким покоем, каким наслаждением было для нееэто ощущение темноты, исходившее от металлических, вставленных в ее плоть,колец. Это клеймо, навсегда отдавшее ее сэру Стивену, эта не знающая жалости,рвущая ее плоть рука хозяина и его холодная сдержанная любовь — не было ничеготрепетнее и сладостнее для О. сейчас. Так получилось, говорила она себе, чтоона любила Рене лишь для того, что бы научиться этому чувству, чтобы научитьсяотдавать себя, чтобы, в конце концов, стать благодарной рабыней сэру Стивену.

x x x

Как бы то ни было, но видеть Рене, всегдатакого свободного, уверенного в себе (и она любила его за это), сейчас ненаходящего себе места, мечущегося, страдающего, было невыносимо для нее. Этонаполняло ее настоящей ненавистью к Жаклин. Догадывался ли об этом Рене?Наверное — да, особенно после того случая, что произошел, когда она и Жаклинездили в Канны, в салон модных причесок.

Выйдя из салона, они сидели на террасе ляРезерв и ели мороженое. Вокруг бегали и галдели ребятишки, и Жаклин улыбаласьим. В своих узких брючках и черном легком свитере, она такая загорелая ибелокурая, такая дерзкая и неприступная, она, казалось, несколько тяготиласьобществом О. Она сказала, что у нее назначена встреча с одним режиссером,который снимал ее тогда в Париже, а сейчас хочет снимать ее на натуре,по-видимому, где-нибудь в горах. Режиссер не заставил себя долго ждать. О.сразу поняла, что молодой человек влюблен в Жаклин, это было ясно по одномутому, как он смотрел на нее. Он обожал и боготворил ее.

«И в этом нет ничего удивительного», — сказаласебе О. Удивительно было другое — поведение Жаклин. Откинувшись в кресле, оналениво слушала о каких-то числах и днях недели, о каких-то встречах, о том, кактрудно найти деньги на съемки фильма и еще о многом другом. Обращаясь к ней,мужчина называл ее на «ты». Иногда движением головы она отвечала ему «да» или«нет» и томно прикрывала глаза. О. сидела напротив Жаклин, и ей не трудно былозаметить, что Жаклин из-под опущенных век внимательно следит за мужчиной и снаслаждением ловит признаки того неистового желания, что она вызывает в нем.Она частенько делала это и прежде, думая, что этого никто не замечает. Но ещеболее странным было то, что это откровенное желание, вместе с тем смущало ее.Она стала очень серьезной и сдержанной. С Рене она никогда такой не была. Лишьраз мимолетная улыбка появилась на ее губах. Это произошло, когда О.наклонилась к столу, чтобы налить себе минеральной воды, и их взглядывстретились. В один миг они поняли друг друга, но если на лице Жаклин неотразилось ни малейшего беспокойства, то О. почувствовала, что начинаеткраснеть.

— Тебе плохо? — спросила ее Жаклин. — Подожди,сейчас едем. Впрочем, надо признаться, румянец тебе к лицу.

Потом она подняла глаза и улыбнулась своемусобеседнику. В этой улыбке было столько неги, страсти и желания, что О.казалось невозможным устоять против нее. Она ждала, что мужчина бросится наЖаклин и начнет целовать ее. Но нет. Он еще был слишком молод, чтобы знать,сколько подчас бесстыдства и похоти скрывается в женщинах под маской напускногобезразличия. Он позволил Жаклин встать. Она протянула ему руку, сказала, чтонепременно позвонит ему, а сейчас должна идти. Он растерянно попрощался и долгоеще потом стоял на тротуаре, под немилосердно палящим солнцем, глядя вследудаляющемуся по широкому проспекту «Бьюику» и увозящему от него его богиню.

— И он тебе что, нравится? — спросила О. уЖаклин, когда они выехали на шоссе, бегущее по высокому выступающему надбескрайним лазурным морем карнизу.

— А тебе-то что с того? — ответила Жаклин.

— Мне ничего, но это касается Рене.

— Я полагаю, что если что действительно,касается Рене, сэра Стивена, и еще двух-трех десятков мужиков, так это то, чтоты сидишь сейчас, закинув ногу на ногу и мнешь свою юбку.

О. осталась сидеть, как сидела.

— Чего ты молчишь? — зло спросила Жаклин. —Или я не права?