– А я говорил… – с полным ртом пасты отвечает Роб. – Не успеешь оглянуться, как тебе сядут на голову.

Я хватаю с пола ночную рубашку и торопливо натягиваю ее через голову. Влага между ног холодит кожу на внутренней стороне бедер. Я стрелой бросаюсь в ванную, еле успевая отпихнуть Роба, чтобы он не увидел слез на моих пылающих щеках, и захлопываю дверь.

Накануне вечером я стояла под душем бесконечно, стараясь отогнать прочь назойливые мысли, пока Роб не принялся барабанить в дверь и громогласно интересоваться, не утонула ли я. Разумеется, легче мне не стало – никакой горячей водой и парфюмированным гелем не смыть того отвращения к себе, которое я испытала, забираясь в постель к безмятежно спящему мужу. И даже секс, которым мы занялись под утро по моей инициативе, не мог загладить вину. Впрочем, неудивительно.

– Как ты там? – спрашивает Роб из-за двери.

– Все хорошо, уже выхожу.

Я нажимаю кнопку смыва и вытираю глаза обрывком туалетной бумаги. Затем мою руки и брызгаю в лицо водой. Взгляд падает на отражение в зеркале. Ничего особенного: лицо как лицо. Почему-то я ужасаюсь его нормальности.

– Собственно, я ничего не имею против, – продолжает Роб из комнаты. – Сама знаешь, я никогда не был в восторге от твоей волонтерской работы, но я думал, тебе нравится.

– Разонравилось. – Я выхожу из ванной и опускаю голову, поравнявшись с Робом.

– Что случилось? – Он сплевывает пасту в раковину и начинает полоскать рот. – Тебя там кто-то обидел?

– Вовсе нет. С чего ты взял?

Вчерашний эпизод вспыхивает в памяти так ярко, что, кажется, Роб замечает мою внезапную бледность. Я забираюсь в постель.

– Ты всегда обожала свой центр и проводила там кучу времени. И вдруг не хочешь идти. – Вытерев рот белым полотенцем, он возвращается в спальню. – Значит, что-то случилось.

– Смотри, ты запачкал полотенце! – Я тыкаю пальцем в голубоватое пятнышко.

Роб критически оглядывает белую ткань.

– Ничего нет.

– Нет, есть! – возражаю я, радуясь возможности сменить тему. – Теперь придется стирать.

– Так что, завязываешь? – Он швыряет полотенце в корзину для белья на лестничной площадке. – Я имею в виду, с волонтерством.

– Наверное, да. На какое-то время.

– Слышала поговорку? – Обнаженный Роб возвращается в комнату. – Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. – Он смеется над собственной шуткой, по-видимому не подозревая о моем состоянии. – И все-таки быстро сдаваться не в твоих правилах. Ты там всего пару месяцев.

– Три. – Я силюсь улыбнуться в ответ. – Достаточно, чтобы попробовать.

Неужели теперь придется так жить всегда: лгать, изворачиваться, бояться и всячески ублажать Роба в надежде загладить вину? Может, стоит сейчас признаться, умолять о прощении, ведь я столько лет хранила верность? Можно подумать, это как-то компенсирует прошлую ночь. Перед глазами вновь встает Ник: мы обнимаемся у него в кабинете, оба полураздетые. Затем Томас – обнаженный, откидывающий одеяло и зовущий меня в свою постель. В Сашину постель!..

– Джо!

– Что? – вздрагиваю я. – Извини, задумалась.

Роб смеется и снова подшучивает над моим похмельем.

– Шутки шутками, а по-моему, волонтерство шло тебе на пользу. Я в последнее время дико загружен на работе, прости, что не уделял тебе внимания. Ты же знаешь, я бы с радостью не расставался с тобой ни на минуту. – Набросив на плечи пиджак, он улыбается. – Особенно когда в меню входит утренний секс.

– Ты великолепно выглядишь. – Впервые за долгое время я замечаю его внешность. Или я увидела мужа в новом свете после того, как подвергла наш брак опасности?

Роб озадаченно хмурится.

– Точно ничего не случилось? Может, тебя там все-таки обидели?

– Все хорошо, – неестественно улыбаюсь я. – Неужели нельзя сделать тебе комплимент? Обязательно что-то подозревать?

– Извини. – Он наклоняется меня поцеловать. – Конечно, можно! Я понимаю, как тебе непросто – и дети разъехались, и у меня завал на работе. Скоро все наладится, только потерпи немного, ладно?

Конечно, я потерплю, уверяю я и рассыпаюсь в благодарностях за то, как он о нас заботится, и сколько сил вкладывает, чтобы всем было хорошо. Наконец я заставляю себя умолкнуть и ласково улыбнуться, как я сделала бы раньше. Роб пристально разглядывает меня и приоткрывает рот, чтобы задать вопрос. Я холодею от ужаса, что он заметил во мне какую-то перемену, как будто у меня на лбу написано, о чем я думаю, но тут он спрашивает:

– А ты получила вчера этот имейл?

– Какой? – надтреснутым голосом отзываюсь я.

– Приглашение на прощальную вечеринку на работе. – Роб отворачивается. – Не знаю, с чего Колину взбрело в голову тебя позвать – ты там уже сто лет не работаешь. Бог знает, где он раздобыл твой электронный адрес.

Приглашение пришло вчера – адресованное Робу с копией мне. Я тоже удивилась, откуда у Колина мой адрес, ведь мы никак не пересекались с тех пор, как я уволилась.

– Да, мне тоже удивительно. Я его почти не помню.

– Может, он просто заменил имя в моем адресе и решил, что тебя тоже стоит включить? Чудной тип.

– Думаешь, мне стоит пойти?

– Боже мой, конечно нет! Колин – редкостный зануда. Сам я, наверное, на часок заскочу, если ты не против.

– Конечно, как считаешь нужным, – отвечаю я. – Мне совершенно все равно.

– Я могу и не пойти.

– Да нет, иди, – рассеянно отвечаю я, про себя размышляя, как объяснить свое решение в центре соцпомощи. – У меня как раз сегодня кое-какие дела. Только дай знать, когда вернешься.

– Увы, поздно. – Роб снова целует меня, на этот раз в щеку. – Как только горячая пора закончится, я вернусь к нормальной жизни с девяти до пяти. Мы будем проводить вечера вместе, ходить в кино и тому подобное. Идет?

– Звучит неплохо, – как можно бодрее произношу я.

Не дожидаясь, пока Роб отъедет от дома, я набираю сообщение Роуз. Возможно, предлог слишком банален, однако чем примитивнее ложь, тем охотнее в нее верят. К тому же мне и правда нехорошо – не исключено, что это грипп. Я натягиваю одеяло на голову и закрываю глаза, но прекрасно понимаю, что не усну.

При дневном свете «Лаймз» выглядит совсем иначе – конечно, не слишком благообразно, но гораздо менее мрачно, чем накануне вечером. Правда, при виде Томаса на месте посетителя у барной стойки страх возвращается. Томас сидит спиной ко мне, сгорбившись и опираясь лбом на массивную столешницу красного дерева. Услышав мои шаги, он оборачивается – небритый и заспанный. Вчерашнего рокового красавца словно подменили. От его язвительной усмешки совесть начинает терзать еще сильнее.

– Я так и думал, что это ты, – говорит Томас, приоткрыв правый глаз.