– Ой! – вдруг воскликнула Барнс. – Черт побери!

Прервав работу, Грейс удивленно посмотрела на нее. Барнс никогда не ругалась. Она была из тех благонравных девушек, что пышут здоровьем и любят свежий воздух. Порой Грейс представляла ее себе на кухне фермерского домика – на кармане фартука вышит милый барашек, в руках миска для теста.

– Поранилась?

Вынув руки из мыльной воды, Барнс показала ей разбитую мензурку.

– Теперь повсюду будут осколки! Что мне делать?

К изумлению Грейс, Барнс вся побледнела, губы задрожали, будто она вот-вот расплачется.

– Все в порядке, – сказала Грейс как можно жизнерадостнее. – За минуту все уберем.

Осторожно сунув руку в раковину, она нащупала затычку. Вода закружилась и унеслась в сток, Грейс принялась доставать мензурки и колбочки. Барнс помогала, и вскоре полка была заполнена посудой, а в опустевшей раковине блестели осколки и лопались последние пузыри.

– Может, газету принести? – предложила Грейс.

– Не успеем, – сказала Барнс, осторожно вынимая кусочки стекла. – Я и так ничего не успевала, а тут еще это. Сестра меня убьет.

И, ошарашив Грейс уже совершенно, вдруг опустилась на пол, прислонившись спиной к шкафу.

– Ничего у меня не получается. Я такая растяпа! Старшая сестра отправит меня домой…

Она не плакала в голос, но слезы катились сами собой. Вскоре нос Барнс стал краснее, чем щеки, а глаза распухли. Грейс склонилась к ней, похлопала по плечу.

– Ну, ну, успокойся. Все не так уж плохо. Все мы устали, все совершаем ошибки… – пытаясь успокоить подругу, Грейс ощутила, как у нее самой в горле сжался ком. В глазах защипало, и пришлось несколько раз яростно моргнуть. Сейчас не время разводить сантименты. Она нужна Барнс. Если Грейс сейчас не поднимет ее с пола, их застукает дежурная сестра, и обеих вызовут на ковер.

– У тебя-то все хорошо, – промямлила Барнс между всхлипами, – ты способная.

Грейс открыла рот от изумления.

– Да нет, конечно, – только и смогла выговорить она, – у меня тоже ничего не получается.

Барнс вытащила из кармана здоровенный носовой платок и вытерла лицо. Слезы прекратились так же резко, как и начались, и теперь она просто стала еще изможденнее, будто плач ее иссушил.

– Не верю, – сказала она так тихо, что Грейс едва расслышала.

– Думай что хочешь, – ответила она, – но я в жизни себя не чувствовала такой усталой. Порой мне кажется, я вот-вот свалюсь замертво. И все время боюсь.

– Чего? – Барнс внезапно оживилась. Новость о том, что и Грейс плохо, явно подняла ей настроение. Грейс опустила глаза.

– Сделать что-нибудь не так, навредить пациенту.

– Это вряд ли, мы же не занимаемся ничем серьезным, – проворчала Барнс, озвучив извечную жалобу всех санитарок.

– Само собой, но я все равно нервничаю, – сказала Грейс. – Еще волнуюсь, что сделаю целую сотню ошибок, главной медсестре надоест кричать, и она просто возьмет и отправит меня домой.

– Этого и я боюсь! – воскликнула Барнс как что-то новое и невероятное, будто не признавалась в этом несколько минут назад. Грейс внезапно захотелось ее защитить. Барнс ходила по больнице, как слон по посудной лавке, была такой крепкой и сильной, что всем казалось – уж ее ничем не проймешь. Может быть, они ошибались.

– Ну, за дело. – Грейс встала и взяла Барнс за руки, чтобы помочь подняться. – Все будет хорошо. Мы поможем друг другу.

– Что с этим делать? – Барнс скорбно посмотрела в раковину.

Грейс сняла крышку с мусорной корзины и рылась в ней, пока не обнаружила старые носки, которые дежурная сестра сочла слишком мерзкими и дырявыми, чтобы штопать. Она протянула носки Барнс, и та завернула в них осколки. Все это они спрятали поглубже в корзину и снова принялись за работу.

– Никому не расскажу, – пообещала Барнс, глядя на корзину, – ни одной живой душе. Даже если главная меня вызовет.

Грейс подумала – интересно, а Барнс помнит, что это она разбила колбочку? Тем не менее она перекрестилась там, где сердце, и кивнула, как все заговорщицы.

– Сестра Кемп! – от резкого голоса сестры Аткинсон сыпалась краска, и на краткий, но жуткий миг Грейс подумала, что их разговор с Барнс был услышан. Каждый ее мускул напрягся. Она повернулась к дежурной сестре.

– Билли отнесли вниз, – сказала сестра Аткинсон чуть мягче. – Я подумала, может, захочешь его навестить.

Грейс попыталась осмыслить услышанное. Неужели сестра пытается сообщить ей, что Билли умер? Ведь он шел на поправку, паралич ног понемногу отступал, и, по словам медсестер, самая тяжелая стадия полиомиелита была позади.

– Он просил, чтоб ты пришла, – сестра смотрела поверх очков. – Можешь зайти без четверти четыре, если все доделаешь.

Когда она ушла, Барнс покачала головой.

– Она дала тебе время навестить больного ребенка? Быть того не может. Наверное, сестра из ума выжила.

Грейс хотела объяснить, что Билли особенный – все сестры восхищались его прекрасными манерами и золотым характером, – но не могла говорить. Внизу находился аппарат для искусственного дыхания; значит, состояние Билли ухудшилось, значит, это была лишь передышка, а не начало выздоровления.

Барнс потрепала ее по руке.

– Выше нос. Я помогу тебе разнести чай.

Аппарат искусственного дыхания занимал целую комнату, где было очень тепло по сравнению с холодным коридором. В камине горел огонь, и контраст между уютным оранжевым светом и мрачным серым металлическим ящиком был разительным.

Голова Билли, выступающая из огромной машины[11], казалась до боли крошечной, и, хотя Грейс весь остаток смены готовилась его увидеть, она все же почувствовала, будто ее ударили между ребер.

– Здравствуйте, молодой человек, – сказала она и поразилась, что ее голос прозвучал так же ласково, почти игриво, как у других медсестер. – Ну разве это не прекрасно?

С ума сойти, подумала она, до чего убедительно мы можем врать, когда нам небезразличен человек, которому мы врем.

– Я не мог сам дышать, – эти слова вырвались у Билли так стремительно, и видеть его милое лицо было невыносимо. Грейс стала смотреть в одну точку, на его лоб, чтобы не расплакаться.

– Сестра Аткинсон говорит, я самый большой везунчик в палате, – уголки рта Билли поползли вверх в попытке улыбнуться. Его голос был до того тихим, что почти заглушался мерным шумом респиратора.

– Она права, – ответила Грейс. Она знала, эта машина спасает ему жизнь, заставляя легкие работать, потому что полиомиелит лишил их функции. Грейс знала и то, что без этого устройства Билли погибнет, и Билли тоже это знал. Но Грейс не знала, известно ли ему, что эту машину называют стальным гробом, потому что столько детей из нее не вернулось? Но нет, это не про Билли, конечно. Билли повезет. Она просто не допустит других вариантов. Грейс проверила манжету вокруг шеи, убедилась, что дежурная сестра смазала ее ланолином, чтобы кожу мальчика не натерло.