– Наук, – сказала я, – медицина тут ни при чем. И вообще, какая разница? – я и сама знала ответ, но не могла упустить возможности лишний раз позлить Пат.

– Я сказала ему, чтобы он поступил как положено, но имей в виду, тебе я ни о чем не говорила. Когда до этого дойдет, ты уж притворись, что удивлена, а то еще обидится. Мужчины – они, сама знаешь, какие ранимые.

Я ощутила липкий страх. Смущение и вместе с тем – ужас.

– Но ты же не… – Господи, Господи, Господи!

Пат покачала головой.

– Не спорь со мной. Я не позволю, чтобы вы съехались раньше, чем поженились. Это неразумно.

Последняя фраза меня удивила. Пат обычно не взывала к разуму, а заявляла, что я буду гореть в аду.

– Не могу же я обречь тебя на вечные муки, – добавила она чуть взволнованно. Ну вот, теперь все как надо.

– Я не хочу замуж, – отрезала я. – Ни за что не выйду. Тем более за Марка.

Последнюю фразу я выпалила неожиданно для себя, но нельзя сказать, чтобы я была с ней не согласна.

Пат улыбнулась.

– Не надейся меня переспорить. Вижу, хочешь меня разозлить, но я не куплюсь на твои выходки. Буду жить у тебя, когда ты отсюда выберешься, и приглядывать за тобой, пока твой будущий муж на работе. Вот будешь здорова и пристроена, тогда и уеду. – Наклонившись, она потрепала меня по руке. – И ни о чем не беспокойся.

Пат говорила со мной непривычно мило и спокойно. Должно быть, вид у меня был еще хуже, чем я думала.

– Ну теперь, раз я поняла, что мне нужно, съезжу домой, возьму все, что надо. И высплюсь как человек, прежде чем опять сюда тащиться. Не спится мне в Англии.

– Думаю, страна в этом не виновата, – сказала я. – Просто ты не любишь уезжать из дома.

Пат смерила меня сочувственным взглядом, выражавшим больше, чем несколько увесистых томов, и принялась доставать вещи из полотняной хозяйственной сумки.

– Вот тебе витамин С, а то еще схватишь грипп. Одному Богу известно, что у них тут за микробы. Вот еще книжки – я же тебя знаю, будешь читать, пока глаза в кучку не соберутся, и… еще вот, – она вытащила из глубин сумки плюшевого кролика с длинными закрученными, изжеванными ушами, которого я очень любила в детстве.

Кроля умер. Его убила Пат. Это была одна из историй, которые я рассказывала самой себе, чтобы убедить саму себя в ее жестокости, привычке все и всегда контролировать, полнейшем бездушии. Но вот он, Кроля. Помятый, оттого что вата местами вылезла, весь в дырках и уже совсем не желтый, как был в детстве, а грязно-белый от постоянных стирок. Я прижала его к лицу, вдохнула запах стирального порошка. Если принюхаться, можно было разобрать чуть заметный аромат детства. Я гладила длинные уши Кроли плавными движениями, о которых забыла и не вспоминала годами. Они были помяты и на концах истрепались, одно сильно искривилось, но мягкая ткань была такой родной, так успокаивала. Я сморгнула подступавшие к глазам слезы. Мне так не хватало Кроли. Он был как талисман в битве со злом, который мне вручили в самое тяжелое время.

– Нам ставили новый бойлер, сняли водонагреватель за сушилкой. Ты все злилась, что я его выкинула, а он потерялся, как я тебе и сказала. Видимо, с нагревателя упал или с полки, когда сушился. Когда я сушила твою постель – постоянно, ну ты помнишь.

Помнила, конечно. Да, я мочилась в постель значительно дольше, чем было простительно. И вслед за приливом благодарности за Кролю я ощутила прилив раздражения. Зачем Пат об этом напомнила? Вот чем плохо общение с семьей – тебе никогда ни о чем не дадут забыть.

Пат как-то странно посмотрела на меня. Я отодвинула Кролю в сторону.

– Спасибо, что пришла. Передай привет дяде Дилану. Скажи, что у меня все хорошо.

Пат кивнула.

– Само собой.

Я хотела спросить, как там Джер, звонил ли он Пат, но мое сердце было без того переполнено. Оно не выдержало бы больше никаких чувств, разорвалось бы.

Пат поджала губы, будто хотела что-то удержать, потом снова кивнула и сухо поцеловала меня в щеку.

Когда она ушла, я снова прижала Кролю к носу и глубоко вдохнула. И вот я уже сидела в своей детской кроватке и болела гриппом, или корью, или еще чем-нибудь. Мне было скучно и жарко, и настроение у меня было паршивое. Пат сидела на краю моей кровати, прислонившись спиной к стене, и мы играли в карты. «Счастливые семьи»[10]. Я и сейчас могла их явственно представить.

Говорят, близнецы по отдельности неполноценны. Как близнец заявляю – это очень неприятный стереотип. И обидный. Но в случае мамы и тети Пат это чистая правда. Мама обладала всеми качествами, каких Пат начисто лишена: она была творческой, свободолюбивой, чуждой условностей. Все детство я слышала истории о ее бунтарском духе, о многочисленных талантах, и, поскольку ее не стало, когда я только родилась, мне никогда не суждено было узнать правду. Я хранила волшебную сказку о матери под стеклянным колпаком, но, хотя я всегда это отрицаю, не будь Пат, я не получила бы никакого воспитания.

Мама и Пат – половинки одного целого. Пат досталась вся прагматичность, приземленность, а мать была соткана из эфемерности и духовности.

Если смотреть на вещи с такой точки зрения, можно подумать, что у Пат вообще нет души, но я с этим не согласна. Когда-то была согласна, но сейчас, прижимая к лицу Кролю и вдыхая его запах, я понимала, что больше в это не верю.

Грейс ковыляла к водопроводу, таща в обеих руках судна, поставленные друг на друга и угрожавшие в любой момент накрениться, поэтому с трудом видела, куда идет.

– Не набирала бы столько, – заметила Барнс, которая стояла у раковины, засучив рукава, по локти в мыльной воде.

– Тогда не успею до обхода, – пробормотала Грейс, с трудом переводя дыхание. – Хотя, может, и так не успею, – она не договорила, внезапно испугавшись, что сейчас расплачется. Она так устала. Ноги болели, лодыжки гудели, спина готова была треснуть.

– Сестра Аткинсон говорит – тише едешь, дальше будешь. – Барнс повернулась к Грейс и уставилась на нее коровьими глазами. Внезапно Грейс захотелось сказать какую-нибудь дерзость в духе Эви.

– Сестра Аткинсон может хоть с крыши прыгать.

Барнс фыркнула и вновь принялась за работу – стала отмывать мерные колбы с таким видом, будто они были ее частной собственностью.

Грейс доплелась до соседней раковины, начала одно за другим мыть судна. Перед ее глазами пронесся невыполнимый список заданий. Она поменяла простыни, заправила кровати, но нужно было еще закончить с суднами, перегладить свежее белье, протереть колесики на ножках мебели и разнести утренние напитки – и все это до одиннадцати.