Продемонстрировав мощь Соединенных Штатов – способность и готовность применить могучую силу в любой точке мира, – президент Рузвельт не только отстоял международные интересы и права Америки, но еще и укрепил мир. Потенциальные агрессоры и думать забыли о том, чтобы нападать на Соединенные Штаты. Экспедиция Великого белого флота была самой яркой демонстрацией того, что историки назвали дипломатией «большой дубинки» Теодора Рузвельта.

Президент не угрожал – американские дипломаты говорили очень спокойно и мирно. Но он продемонстрировал всему миру «большую дубинку» американской мощи.

Замечательно то, что шестнадцать кораблей во всей своей боевой мощи донесли до мира мысль более тонкую, чем могло бы показаться. Мировые дипломаты и военачальники поняли, что белый цвет – это цвет мирного времени. Корабли совершали свой поход не в боевом сером цвете.

Более того, поскольку корабли были новыми, то являлись не просто орудием войны, но сверкающим доказательством промышленной и экономической силы нации, их построившей.

Хотя этот поход был предостережением, одновременно в нем присутствовало и предложение дружбы – взаимовыгодной коммерции и торговли – от мощного и влиятельного партнера.

В этом тщательно продуманном подходе проявился могучий гений Рузвельта, истинного мастера дипломатии «большой дубинки».

На рубеже XX века (как, впрочем, и сейчас, в начале века XXI) многим американцам идея сохранения природных ресурсов казалась идеологическим идеалом.

Ради него надо вести смертную битву со священными реалиями частной собственности и конституционного права эксплуатировать любые ресурсы, какие только могут себе позволить приобрести и контролировать богатство и власть. Президент Рузвельт от природы был бойцом.

Он мог настаивать на том, что коллективное благо нации подавляет так называемое право личности использовать и эксплуатировать природные ресурсы. Но опытный политический лидер и умелый переговорщик не стал разжигать уже существующий конфликт. Чтобы не обострять ситуацию, Рузвельт так сформулировал свою идею, что идеал стал реальным и вполне приземленным. Национальную идею он свел до уровня здравого смысла обычного человека.

Он не стал представлять национальную политику защиты окружающей среды как альтруистическое жертвование правами частной собственности во имя общего блага. Рузвельт просто объяснил, что так поступает любой разумный человек, который думает о своем благосостоянии и о благосостоянии своих детей.

Теодор Рузвельт понимал идеал слепого правосудия, но сам он слеп не был – и это не позволяло ему безоговорочно верить в судебную справедливость. Хотя он возглавлял государство, которое Джон Адамс назвал «царством законов, а не людей», ему было ясно, что законы пишутся, истолковываются и исполняются людьми. Он прекрасно понимал, что человеческое сердце и человеческий разум не способны к абсолютной объективности. Любое суждение, даже самое благородное и основанное на точной информации, зависит от «философии» человека, который его выносит. И самым очевидным образом это проявляется в решениях «по экономическим и социальным вопросам», которые зависят от «экономической и социальной философии» судьи.

Рузвельт не опровергал и не осуждал эти истины. Они неотъемлемая часть человеческой природы и человеческого общества, и поэтому он принимал их. Тем не менее он настаивал на том, чтобы они были признаны, подтверждены и поставлены под контроль. Если правосудие и не может быть абсолютно слепым, то Рузвельт намеревался добиться того, чтобы хоть в какой-то степени те, кто истолковывает и исполняет законы, воспринимали их так же, как и он. Для этого он был готов пойти на нарушение границ конституционного разделения властей и распространить исполнительную власть (президента) на юридическую (суды). Когда ему пришлось выбирать между слепой верой в миф об объективности и реальной оценкой человеческих суждений, он предпочел не закрывать глаза.

Политикам постоянно приходится принимать чью-то сторону, отдавать предпочтение одной группе перед другими, а то и за счет других. Теодор Рузвельт отказывался быть втянутым в подобные статичные союзы. Он отлично понимал, что любая организация, как живой организм – человеческий или социальный, должна быть динамичной. Невозможно точно оценить конкретную организацию. Но именно лидер определяет, что организация должна делать в данной ситуации, месте и времени.

Рузвельт хотел занять недвусмысленную позицию, понимая, что действия в конкретное время и в конкретном месте одновременно и мотивировали и ограничивали его. Когда его спросили, стоит ли он на стороне профсоюзов, он ответил именно так. Сначала он опроверг, казалось бы очевидное убеждение в том, что профсоюзы естественным образом противостоят «организациям капиталистов». Рузвельт показал, что у них есть нечто общее: «Иногда они действуют очень хорошо, а иногда – очень плохо». И эта общность является той основой, на которой президент строит свою политику. Профсоюзы, как любые другие организации, в том числе и их противники, не просто существуют. Они действуют. Иногда действуют хорошо. Иногда плохо. Рузвельт был преисполнен решимости строить политику, оценивая действия, а не людей.