«Гуляют все!» — уверенно послав куда подальше всякие мысли, встраиваюсь я в какой-то дружный хоровод, в котором все скачут и машут юбками.

— Раз! Два! Йих-ха! — кричу вместе со всеми, входя во вкус к пятому или шестому кругу. — Раз! Два! Йух-ха!

— Ты избегаешь меня? — неожиданно хватает меня за запястье мужская рука, вытаскивая из толпы.

«Что? Кто? Где?» — растерянно упираюсь я в мужскую грудь.

— Думала здесь я тебя не найду? — прижимает меня к себе эта чужая рука совсем по-хозяйски.

И я даже не успеваю понять кто это, когда Катькина память ослепляет меня…

…вспышками объятий, безумных поцелуев, разорванным на плече платьем, разрезанной шнуровкой корсета… Мама!.. Его голая грудью со шрамом, которого я никогда не видела. Светлые волосы, что щекочут кожу. Тяжесть мужского тела, что вдавливает меня в кровать.

Мамочка!.. Я люблю его?.. Или ненавижу?

Когда потом в остервенении кричу его спине: — Дамиан! Нет! Не-е-ет! Дамиан!

И рыдая, падаю на колени.

А он уходит.

В моих неожиданных воспоминаниях это рвёт мне на части сердце.

Но он всё равно уходит.

— Слышь, блондинчик, руки убери! — с такой силой толкаю я эту чужую грудь, что он не просто отходит, отлетает, едва удержавшись на ногах.

Толпа расступается, давая нам место.

А охранники, мужественно бегавшие за хороводом, опаздывают буквально на секунду, но прикоснуться к персоне голубой крови, двоюродному брату короля, Его Сиятельству Дамиану Фогетту, судя по всему, просто не могут. Замирают, готовые меня заслонить, но руки распускать им не положено.

— Я сам, — отпускает их Георг Пятый Рекс, вырастая тенью у меня за спиной, и от его голоса площадь словно покрывается инеем. Воцаряется могильная тишина.

Только моё внутреннее «я» делает вид, что всё хорошо. Рабочая ситуация. Всё нормально. Попутал парень, с кем ни бывает.

«Спасибо, конечно, Гош! Но я бы и сама справилась. С тобой, конечно, веселее, но справилась бы. Ну что, кто на нас с королём?» — расправляю я плечи.

— У тебя есть какие-то вопросы к моей жене? — угрожающе, безжалостно звенит его голос секирой, занесённой над шеей Дамиана.

— К твоей жене? — усмехается Фогетт, откидывая с лица волосы. — У меня вопрос к тебе, Георг. Конечно, завещание дало тебе право на многие вольности. А может, наоборот, не оставило выбора. И наличие любых изъянов у твоей жены не исключало его исполнение. Кроме одного единственного, — положив руку на эфес шпаги делает он шаг вперёд. — Только не говори, что ты его не заметил.

— Ты на что-то намекаешь, Дамиан?

— Ты так боишься остаться без наследника, что решил не обращать внимание на такую мелочь? Празднуешь, вместо того, чтобы объявить о её позоре? — делает он ещё шаг. Вальяжно, расслаблено, вызывающе. — Решил всё скрыть?

— Скрыть что? — явно не понимает король.

Но хуже всего, что и я не понимаю. То есть понимаю, на что намекает Мармеладик. Что это он испортил девчонку, что это он её отмармеладил первым. Короче, что был у них с Катькой секс. Но, твою мать, я же видела ту окровавленную простынь, развешенную на стуле в королевской опочивальне. Да что там, я была там. Я помню все эти ощущения после незабываемого визита Его Великолепного Величества в мою спальню. Но… теперь я помню и пыхтение Мармеладика. И чёртов шрам на его голой груди. И его чёртов хрен, упирающийся как раз куда нужно. И Катькин страх, и боль, и… твою мать! Твою мать, но… любовь! Она любила его, Мармелад твою мать!

«И не можем мы поделать ничего, напрасно геометрию ругая… Я люблю её, она — его, а ему как видно нравится другая», — включается у меня в башке чёртова старая песенка. И я ещё чувствую себя музыкальным аппаратом с весьма устаревшим репертуаром, когда Его Настойчивость повторяет свой вопрос:

— Дамиан, изволь объясниться.

И я не успеваю его перебить, повиснуть на его руке, увести их обоих от этой опасной темы.

— Тебе самому не противно от себя? Ты, Его Величество Георгиус Рекс Пятый, герцог Литрума, король Абсинтии не побрезговал назвать женой обесчещенную девку!

Кулак Георга врезается в рожу блондинчика с такой молниеносной быстротой, что этот момент даже не остаётся в моей памяти. Я вижу только как медленно, очень медленно делает два шага назад Дамиан Фогетт… а потом приземляется сральником на мостовую. Слышу, как охает толпа. Но первое моё желание меня саму чуть не валит с ног. Первое моё желание — бросится к нему на помощь. Не взорваться праведным гневом. Не возгордиться поступком мужа. Не оскорбиться на возмутительную ложь. А броситься к этому ушлёпку, чтобы помочь ему подняться.

«Чёртова Катя, ты что же тут творила, а?» — пережив, преодолев этот момент, я всё же поворачиваюсь к королю. И как я понимаю по его напряжённому лицу, единственное о чём он жалеет, что не может порвать двоюродного брата на куски или откусить ему голову. Но эта его выдержка восхищает меня даже больше, чем его гнев.

А Мармеладик отталкивает всех и встаёт, вытирая кровавые сопли.

— Надеюсь, когда протрезвеешь, ты одумаешься и принесёшь извинения за свою гнусную ложь, — не оставляя ему права ответить, разворачивается Георг. — Прошу прощения за это недоразумение, Фарад! Спасибо за праздник! Господа, — кланяется он. — Миледи, — подаёт мне руку. И, не глядя, не слушая, не обращая на меня внимания, утаскивает за собой в карету.

— Я ничего об этом не знаю, — жалко блею я, когда карета выезжает за пределы города. Я не буду делать ему больно. Не буду!

Но он не удостаивает меня даже кивком. На него уже больно смотреть. На эти стиснутые зубы, на хмурую складку между бровей, на остановившийся, напряжённый взгляд. Вот о чём о думает? О чём вообще здесь можно думать?

Честно, я не эксперт, не мужик. Я понятия не имею они вообще понимают разницу между девственницей и не девственницей? Я не знаю, можно ли терять девственность два раза и что вообще это было, хотя и догадываюсь, что король всё же был вторым. Но я готова собственными руками придушить эту Катарину Лемье за то, что она любила такого смазливого ушлёпка, как Дамиан Фогетт. Ну как вообще можно вестись на таких приторных сладеньких мальчиков? Они же по жизни или мамсики, или бабники, или просто не мужики. Что он наглядно и продемонстрировал, во всеуслышание заявив то, о чём уже помалкивал бы в тряпочку, раз обошлось.

И о чём она только думала, когда раздвигала ноги? Что он женится на ней, как честный человек? Или она отдастся ему по любви, а потом, взявшись за руки, они сбегут куда-нибудь в другой мир? В нашим мир. В котором такие вещи действительно не имеют значения. Ох, Катька, честное слово, встречу тебя, отшлёпаю хорошенько по голой заднице. Крапивой!

Одно радует этим безрадостным вечером, что на въезде во дворец нас встречает собственной персоной Бартоломеус Актеон. И король, выскочив из кареты, тут же принимается с ним шептаться, а потом, дружески стукнув по плечу, уводит куда-то за собой. Даже не оглянувшись.