— Значит, малышку спасли? Вырастили, воспитали? — отпив пару глотков тёмного густого, но вполне себе сносного напитка, намекаю я на продолжение разговора.

— И малышку, и мальчиков, — вытирает дон пенные усы. — И этот мир знал магию, но не такую. Когда девочка подросла, стала творить удивительные чудеса. Она понимала голоса птиц и животных, слышала шёпот деревьев. Заставляла поля давать невиданные урожаи, травы — вымахивать выше головы. Врачевала раны, растила диковинные плоды, даже скот стал размножаться активнее.

— Вот здесь я позволю себе поверить, что это действительно обросло небылицами, — цепляю с тарелки аппетитный кусок мяса. Чёрт, как вкусно. Но тут же перестаю жевать и бросаю ложку. — А короля там покормил кто-нибудь?

— Да, — смеётся девчонка. — Его Величество то же самое спросил у отца: покормит ли кто-нибудь вас. Они в доме, — показывает она за спину.

Мой же ты заинька! Тут даже уютнее стало, зная, что Моя Заботушка рядом за стенкой, беспокоится.

— Так принеси тогда и этим истуканам чего-нибудь, — показываю я на стражу. — И его, и моим. Парни молодые здоровые, весь день на ногах, голодные.

— Сию минуту, — подскакивает она.

«Ну вот, теперь можно с чистой совестью и самой поесть, зная, что мужики накормлены», — снова поднимаю я ложку, когда парням приносят по хорошей порции рагу, и Аката усаживает их за соседний столик. А то прямо и кусок не лезет в горло, и компот не льётся в рот.

— Приятного аппетита, — подмигиваю я Зенону, взмахивая кружкой.

И может мне кажется, но красавчик даже краснеет, когда ещё и Аката смущает его своей улыбкой. Она по возрасту, наверно, как Катька. И глазки-то потупила, потупила. И щёчки порозовели. Хорош парнишка, не спорю. Но я тут не как сваха сижу, а как важное государственное лицо. А потому, порадовавшись очередному сочному куску мяса, стимулирую благородного дона на продолжение банкета. То есть рассказа.

— Так и что же было потом, дон Лаэрт?

— Наступило благоденствие и процветание. А ведь ей было не больше десяти лет.

— То есть если я правильно понимаю обстановку, при таком раскладе можно было ничего не делать. Всего в достатке. Всё цветёт и плодоносит. Всё растёт и богатеет. Обо всём заботится девчонка. И народ, конечно, зажрался и разленился.

— Да, всё было хорошо, но только одно стало беспокоить людей — зима, — вздыхает дон. — Холод, что каждый год наступал на несколько месяцев.

— Холод, что заставлял людей шевелиться, что-то делать, о чём-то заботиться. Когда так хорошо летом. Когда под каждым кустом и стол, и дом, — понимающе киваю я. — И что же потребовали ненасытные ленивые людишки? Вечного лета?

— Было ещё кое-что, — подаёт голос Аката. — Что теперь умалчивает Святая Церковь. И о чём запрещено говорить, а потому со временем тоже забылось. Братья, в отличие от Наль, не обладали магией. Им приходилось надеяться только на свои силы. Но если Орт был разгильдяем, любимцем женщин, прохвостом и ему было всё равно. То честолюбивый и правильный Ог стремился к власти. И, опираясь лишь на свои знания и ум, он сумел к ней прийти. Его уважали, его ценили. Он много сделал для этого мира.

— Дай-ка подскажу, — перебиваю я. — Но никогда его не любили так, как Наль. И все его таланты меркли на фоне её возможностей.

— И, конечно, он не мог дать людям вечное лето, — кивает Аката. — И его это очень расстраивало.

— Так же, как и растущая сила Наль, — разводит руками мудрый дон. — Которая была сильна, но недостаточно, чтобы сделать то, что он просит.

— Так он, гад, её об этом попросил? Знал, что силёнок у неё пока не хватает и решил избавиться от двух зол разом? — делаю я с расстройства большой глоток.

— Орт понял его коварные планы и вступился за сестру, в которой он души не чаял, — продолжает Аката.

— Но маленькая добрая девочка не могла допустить войны между братьями из-за неё, — снова вздыхает дон. — И она собрала людей и сказала: «Я могу подарить вам вечное тепло и лето. Но когда вырасту. А если я дам их вам сейчас, то меня не останется на потом. Однажды я могу вам понадобиться, но меня уже не будет».

— Можете даже не говорить, что выбрали злые люди, — машу я рукой и тоже вздыхаю. — Никто не хотел ждать и откладывать на потом. Они выбрали здесь и сейчас?

— Да, — сокрушённо кивает он головой, словно видел это своими глазами. — И она отдала себя всю, без остатка. Стала золотым закатом, что стоял над миром всю ночь. И с того дня не стало больше рыжей девочки, осталась только её магия.

— С того дня зимы стали всё короче, — подхватывает Аката вместо зашмыгавшего носом фея. — Потом они стали наступать всё реже, раз в несколько лет. А потом и совсем исчезли, словно их никогда и не было. Никто из ныне живущих понятия не имеет что такое зима. Она стёрлась даже из воспоминаний. Вот и вся история.

— И люди из других миров к вам тоже с тех пор перестали попадать?

— Может, да, а может, нет. Об этом история умалчивает, — сморкается дон в свой многострадальный платок.

— Но Катарина считала, что зима скоро настанет?

— Она заблудилась в Мёртвом лесу в пять лет, — оглядывается Аката, когда парни, поев, начинают скрипеть по полу отодвигаемыми стульями, кивает на их благодарности и снова краснеет, пока Зенон занимает свой боевой пост. — И после того как её нашли, всем стала рассказывать про зиму, словно её видела.

— А когда подросла, стала интересоваться всем, что было связано с зимой, с богами, с Наль, — прячет благородный дон свой измятый платок в карман, — и с вашим миром.

— Да, в нашем мире есть зима. Раз уж она ей так нужна, — откидываюсь я на спинку стула.

— Да, и всё что могли, мы ей рассказывали, — кивает дон. — Она росла хорошей, хоть и непослушной девочкой. И, возможно, не будь этого завещания, не умри так скоропостижно её сестра… — он машет рукой и набежавшие слёзы уже вытирает прямо рукой. — Но хватит на сегодня грустных историй.

— Да, сегодня праздник, дон Лаэрт, — успокаивает эмоционального фея Аката. — Не будем печалиться. Пойдёмте лучше танцевать.

— Подождите, подождите, а крокусы? — спохватываюсь я, когда он уже взлетает со стола.

— Мы нашли это заклинание в своих древних записях, — стрекочет он у меня над ухом. — Первая кровь, лепестки шафрана, пот белого коня, сброшенная шкура змеи, сперма петуха.

— Всё это съесть? Выпить? Обмазаться? — ползут на лоб мои глаза. — И, собственно, из всего этого только с шафраном вышли затруднения?

— Миледи, это целый ритуал, но если вы думаете, что я шучу…

— Я думаю, что у вас слишком слабое пиво, — допиваю я остатки из своей кружки. — Аката, скажите Его Величеству, что мы идём танцевать.

Да гори оно всё ясным пламенем! Что-то я так устала за два дня в этой грёбаной Абсинтии, что мне уже глубоко всё равно что будет. И как они доят своих петухов, и где Катька взяла лепестки шафрана. Загрузили по самую макушку своими россказнями, своими проблемами, и все чего-то от меня хотят. Идите к чёрту!