— Думаешь, ты тут случайно? — передёргивается он, делая ещё глоток.

— Думаю, я здесь ради тебя, — отпиваю я и опираюсь на него спиной.

— Ради меня? — хмыкает он, обнимая одной рукой, подтягивает к себе.

— Потому что ты классный, — откидываю голову на его плечо.

— Ты тоже, — выдохнув, отпивает он почти половину.

И я поступаю по его примеру, потому что не хочу от него отставать. Хочу напиться до того сладкого безответственного состояния, когда смогу признаться, что не хочу я отдавать его никакой Катьке. Не потому, что она его никогда не любила. А потому, что я его уже люблю. Всеми голыми ляжками, всем сердцем, всей душой. Но это и есть та вторая «вещь», которую я ему вряд ли скажу.

И снова выдохнув, преодолевая обжигающую крепость, отвращение, тошноту, допиваю до дна этот горький полынный напиток, чтобы сказать, если не королю, то той мелкой стервочке в лицо, что не отдам я ей Гошку. А ещё что она была не права, решившись отдаться Мармеладику, а потом сбежать, изменить внешность, умереть, что угодно, что она там собиралась сделать, потому что испугалась позора, с которым король мог бы выставить её на улицу.

Революционерка? Святая? Сумасшедшая?.. Как бы не так! И я теперь точно это знаю.

«Просто трусиха, наделавшая глупостей», — отставив кружку, обнимаю я Моё Величество. Тыкаюсь в шею. Вдыхаю его запах.

Он пахнет полынью, мой нечаянный король. И моя дурная голова уже так сладко кружиться, что я готова отдаться ему сейчас со всей нерастраченной страстью, на которую только способна.

— Ты не будешь возражать, если я тебя немножко отымею? — пересаживаюсь, обхватывая его ногами.

— Может всё-таки я тебя? — встаёт он со мной на руках. — Мне как-то сподручнее.

— Скажи мне: «я хочу тебя».

— Это какие-то волшебные слова в вашем мире?

— Да, они даже сильнее, чем «спасибо», «пожалуйста» и «пошёл нафиг».

— Тогда, я хочу тебя, спасибо, пожалуйста, пошёл нафиг, — снова укладывает он меня на кровать. И делает то, чего делать ну совсем уже не стоит. Целует.

Целует везде. Нежно, трогательно, бережно. Пока я бултыхаюсь на волнах полусна, полуяви. Я даже поднимаю руки, словно лежу на поверхности воды. Раскладываюсь «звёздочкой» на этой кровати. И выгибаюсь высоковольтной дугой, когда его язык настойчиво доводит меня до состояния «трахни меня сейчас же».

И он, кажется, точно понял, что это значит. Потому что всё же разворачивает меня спиной. Да что там, я и сама охотно встаю в ту самую позу, что его родовой герб вполне оправдывает.

— О! Мой! Бог! — дёргаюсь на каждый очередной толчок в серии этих яростных бесконечных фрикций. — О! Бог! Мой!... Мой! Бог! О!

А крепкий алкоголь делает своё коварное дело: мне слишком мало такой точечной стимуляции. Да и точка «джи» у меня в другом месте. А ещё мне так не хватает настоящих королевских объятий. Его губ. Его поцелуев. В общем, деваться некуда, опять беру организацию в свои руки.

— Иди сюда, — заваливаю Его Уже Готовое На Всё Величество спиной на уложенные повыше подушки. И оседлав, как опытная наездница, продолжаю то, что он так хорошо начал.

И он подхватывает мою инициативу всем своим необузданным и нерастраченным темпераментом. И откуда только черпает силы?

Только всё хорошее однажды заканчивается.

Весь мокрый, блестящий от пота, скользящий руками по моей взмыленной спине, упирающийся в меня взмокшим лбом, он задыхается от накатывающей, мучительно нестерпимой, невыносимо сладкой разрядки.

И, наконец, содрогаясь всем телом, кончает, зараза, как партизан. Без слов. Оглашая комнату лишь громким блаженным стоном.

И как же я его понимаю… когда догоняю. Вцепляюсь ногтями в его мокрющую спину, царапаю кожу. Наверно, делаю ему больно, но… Боже! Как же мне с ним хорошо!

— Моя, — словно откликаясь, шепчут его губы и накрывают мои благодарным и невыносимо пронзительным поцелуем.

— М-м-м-м, — мычу я, вырываясь. — Повтори.

— Ты — моя, — шепчет он. — Моя. Спасибо. Пожалуйста. Пошёл нафиг.

Если что-то и было в моих цветных абсентовых снах важное, то я это всё равно не запомнила. И с Катькой свидеться не удалось, так как выпила я для таких свиданий явно маловато.

А проснулась резко, словно меня кто-то толкнул.

Ещё даже не рассвело. Но серое небо в распахнутом настежь окне уже достаточно посветлело, чтобы понять: утро. Раннее-раннее утро. Гавкают собаки. Кричат проснувшиеся петухи. Тянет дымком от растопленных кухонных печей. Но что-то в идиллии этого начинающегося дня не так. Кроме того, что я проснулась одна. Что-то неправильное, беспокойное.

Что-то, что заставляет меня подскочить и высунуться в окно чуть ли не по пояс.

Суета. Всадники. Он уезжает? Господи, он уезжает!

Как обезумевшая бегаю я по комнате в поисках одежды. «Нет, в этом крошечном халатике не могу! В комбинашке тоже нельзя», — откидываю бесполезные вещи. Пока в ванной наконец натыкаюсь на уже знакомую рубаху в пол и длинный халат. Такой тяжёлый, словно его сшили из ковра. Но, втиснувшись в рукава, и посчитав, что этого вполне достаточно для соблюдения приличий, я выскакиваю из комнаты босиком, на ходу завязывая узлами на груди чёртовы неудобные верёвки.

— Миледи! — устремляется за мной в погоню Фелисия.

— Как выйти из этого проклятого замка? — трясу я какую-то запертую дверь.

— Сюда, — показывает она.

— Он уезжает да? — перепрыгиваю я через ступеньку, спускаясь по лестнице.

— В Аденантос, столицу Империи, — пыхтит Фелисия следом.

Чёрт, как я могла забыть, что он должен уехать. Что он получил приглашение от Императора. Что у него дела.

И на большое мраморное крыльцо выскакиваю в последнюю секунду.

Небольшой кортеж, всадников из десяти, уже развернулся в сторону ворот. Но ехавший во главе Его Гордое Величество словно что-то почувствовал, или просто оглянулся, чтобы мысленно попрощаться. Не суть. Главное, он меня заметил.

Заметил, увидел, замер. Приказал всем ехать.

«Только бы не навернуться!» — рванула я вниз по широким ступеням, когда он пришпорил коня мне навстречу.

У подножия крыльца мы оказались одновременно.

— Георг!

Твою мать! Проклятый гравий впился в босые ступни, поэтому у меня получилось подбежать не так красиво, как Его Величество спрыгнул с коня.

Но то, как отчаянно, порывисто прижал он меня к себе, компенсировало сполна эти неудобства.

Наверно, надо что-то сказать, какие-то напутственные слова, пожелания в дорогу, а не тупо пялиться в его безобразно зелёные глаза, пронзительно всматривающиеся в моё лицо так, словно пытаются его запомнить.