— Ещё, — даже не улыбается Его Скучнейшество, подставляя бокал. — Расскажи мне о себе.

— Не состояла, не привлекалась, не участвовала. Родственников за границей не имею. Все книги в библиотеку сдала, — возвращаю его сосуд. — Но пока тебе нужно знать обо мне только две вещи. И первая — я терпеть не могу разговоры по душам.

Он отпивает ещё половину большими, жадными глотками.

— А вторая? — вытирает рот рукой.

— А для второй это вино слишком слабенькое.

— Тогда к Орту их, — встаёт он и протягивает мне руку. — И это вино, и эти разговоры.

Рывком подтянув к себе, впивается в губы жадным поцелуем, а потом, подхватив на руки, несёт к расправленной кровати.

Я почему-то жду, что он кинет меня сейчас на кровать, вдавит мордой в матрас, зажмёт рот, задерёт халатик и трахнет так, как он привык — грубо и жёстко.

Но он опускает меня на спину бережно, хотя терпения возиться с моими вещами ему явно не хватает. Но здесь уже я перехватываю инициативу — сама сдираю через голову одежду. Откидываю подальше и помогаю избавиться от его рубахи.

Боже, как мне этого не хватало! Вот этого голенького, горячего, живого. Этой гладкой груди, этой блядской дорожки волос, идущей вниз от его пупка до густых кучерявых зарослей. Руки, ласкающей грудь. Щетины, терзающей нежную кожу.

И можешь врать себе сколько хочешь, дорогой Георг Робертович, человек и король, только отменил свой ежевечерний променад ты не ради Катьки, ради меня.

«Нет, нет, нет, не уходи», — не позволяю я ему спускаться ниже, обнимаю за шею, перекатываю на спину. Убейте меня, или я сдохну сейчас от счастья, сжимая коленями его узкие бёдра. Боже, неужели это всё мне? Вот этот каменный пресс, к которому я прижимаюсь своим мягоньким животиком. Вот эта могучая грудь. «Можно я тут останусь?» Буду изнывать, прижимаясь к ней щекой в печали, в тоске по родине. Буду покорно принимать его тискающие мою жопку руки. И скользящие по спине пальцы, считающие позвонки, тоже безропотно приму, хоть верх-вниз они и двигаются слишком быстро.

— Ты куда-то торопишься? — поднимаю я голову.

— Тебе не нравится? — тревожно всматривается он в мои глаза.

У-у-у, да у нас прогресс! Парню хочется доставлять удовольствие. Сейчас только главное неудачно не пошутить. А то у него разом всё каменное обмякнет, всё горячее остынет, и давление чувств на мои раздвинутые ноги разом спадёт.

— Честно? — наклоняюсь я к его губам, жду, когда Его Серьёзность кивнёт. — Да я сейчас описаюсь от восторга. Ты великолепен, мой король. Только не торопись.

И зря, всё же зря я это сказала. Перевернув снова на спину, он вдавливает меня всей мощью своего тела в кровать. И нет, не торопится. Всё делает с чувством, с толком, с расстановкой, но как-то теперь без огонька. Ну, слишком примерный ученик попался.

Прицеливается, помогая рукой, а потом насаживает на себя, как на шампур.

— Чёрт! — вцепляюсь я в его плечи, стискиваю ногами, когда этот вколачивающийся в меня агрегат начинает наращивать обороты. Только его размеренное дыхание: резкий выдох на каждый толчок и шумный вздох всё больше напоминают мне что-то механическое.

— У меня ощущение, что мы сотню лет женаты, — шепчу я, подняв голову к его уху. — Будешь уходить, не буди, хорошо? — откидываюсь обратно, зеваю.

Он делает он ещё пару толчков, замирает, утыкается лбом в подушку.

— Ортовы гланды! — и откатывается в сторону, не закончив, что начал.

— А не надо исполнять на мне супружеский долг, если ты пришёл за этим. Женщину надо любить, а не пользовать. Она скрипка, а не барабан. Она должна звучать мелодией, а не биться головой о спинку кровати, — лезу я через него.

Нет, я, конечно, могла бы сползти и с другой стороны кровати, но нефиг. Разлёгся он тут, такой красивый!

— Я не за этим пришёл, — садится он и хватает меня за руку, не давая уйти.

— А зачем? — отцепляю его руку и встаю.

— Не знаю, — ерошит он волосы. — Хотел познакомиться поближе.

— Да ладно, — сажусь я голиком на массивный стул, подтягиваю к себе колени и беру свой бокал. — Неужели смирился? Решил налаживать отношения?

— Не знаю, — тяжело выдыхает он.

— Тогда знаешь, что, — снова наливаю я до краёв оба бокала. — Давай просто напьёмся, а там видно будет.

— Этим не напьёшься, — рывком встаёт он. Показывает на кучу на полу. — Это же подарки?

— Ну, да, — отмахиваюсь я.

— Тогда здесь где-то должен быть дар фей, — переступает он длинными ногами, стараясь ничего не раздавить, наклоняется, заглядывая в ящики.

Но мне уже глубоко всё равно, что он там ищет. «Твою мать!» — зажимаю я рукой рот. Левая половина его спины вокруг большого воспалённого шрама покрыта чёрным узором, похожим на расползающиеся щупальца. Они змеятся сверху, уходят вглубь под кожу и словно пожирают его тело, проникая всё шире, всё глубже, всё неотвратимее.

— Нашёл! — довольный достаёт он бутылку с зелёной жидкостью.

Только я не успеваю сделать вид, что ничего не заметила.

— Что тебя так напугало? Шрам? Татуировка? — удивлённо вскинув бровь, ставит он на стол бутылку абсента, оглядывается в поисках того, куда бы выплеснуть содержимое бокалов.

На его спине татуировка? Э-э-э, да, кажется, ближе к шее. А расползающуюся порчу я видеть не должна? Ладно, забыли.

— Погоди, — останавливаю я его по дороге к окну. — Дай сюда, я перелью обратно. Нечего разбазаривать добро.

Как ни странно, он подчиняется. Голиком он вообще словно и не король. Просто красивый мужик, совершенно не озабоченный тем, что он без штанов. Глубоко плюющий на то, что у него какие-то по жизни проблемы. Сейчас есть я, он, бутылка абсента и два пустых бокала. Всё!

— Сахар, вода? — гляжу, как он освобождает от пробки бутыль. — В нём семьдесят градусов, — «Как и тебе!». — Мы не сможем пить его просто так, — отвечаю на его недоумённый взгляд, встаю и отбираю салатовую жидкость. — Давай я!

И пока наливаю примерно один к одному, добавляя воду из кувшина, это нахал занимает мой стул, а получив протянутый бокал, сажает меня к себе на колено.

— Этот напиток достаточно крепкий, чтобы ты сказала ту вторую вещь, что я должен о тебе знать?

— Посмотрим, — не чокаясь, делаю я глоток и выдыхаю как огнедышащий дракон.

Фу! На вкус словно пол в больнице лизнуть. То ли микстура от кашля, то ли отбеливатель. Абсент, что продают у нас, как-то помягче, повкуснее что ли. Этот местный ну просто яд.

— Ортова отрыжка, — морщится и Гошик. — Ну и гадость этот ваш абсент.

— Вот так я сюда и попала, — устраиваюсь удобнее на его коленях, сидя на одном, а через другое перекидывая ноги. — Упилась до беспамятства. И ты думаешь, мне было легко?