девушками. По утрам Магдалена надевала униформу и ждала шести с небольшим, когда к их маленькому дому в Джатинегаре, в Восточной Джакарте, подкатывал большой грузовик. Девушки набивались в кузов, ехали в Дурен Тигу в южной части столицы, и утренний город проносился у Магдалены перед глазами. Они работали с семи до четырех, и им неплохо платили. Мужчины стирали ткань, а женщины вырезали из нее детали нужной формы. Работники в другой мастерской все это сшивали.

Магдалена считала условия хорошими и быстро узнала, что за это нужно благодарить СОБСИ, сеть профсоюзов, связанную с Коммунистической партией Индонезии, которая объединила в организацию большинство рабочих страны. Она вступила в нее, как и все остальные, и через несколько месяцев получила незначительную административную должность в местном профсоюзе, почти не предполагавшую реальных обязанностей. Магдалена приезжала, резала ткань и уезжала домой.

Это было ее первое, очень незначительное знакомство с индонезийской политикой. Она почти не понимала революционные лозунги или идеологический жаргон радиопередач, звучавших во время работы. Она помнит, что однажды услышала слово «насаком» и не имела ни малейшего представления, что это значит. Она практически ничего не знала о коммунистической партии или о том, связана ли та как-то с ее работой. А вот СОБСИ имеет к этому отношение — это она знала — и много помогает.

«Они поддерживали нас, прикрывали нас, и их подход работал, — сказала она. — Еще как работал. Вот и все, что мы знали».

Обычно Магдалена возвращалась с фабрики слишком уставшей, чтобы чем-то особо заниматься, к тому же была слишком юной и одинокой, чтобы отваживаться на вылазки в большой город. Она держалась скромно и молча наблюдала за происходящим. После работы о политике разговоров не вела, просто лежала и болтала с лучшей джакартской подругой Сити. Они могли сплетничать о парнях, обсуждать, у кого из девушек есть ухажеры или мужья. Хотя Магдалена всегда была одна, она рано, еще на родине, узнала, что ее считают очень хорошенькой. Возможно, когда-нибудь она начнет встречаться. Теперь же она работала ради того, чтобы скопить немного денег на жизнь, ставшую лишь самую малость обеспеченнее.

По радио продолжали звучать репортажи, а Магдалена знай себе работала и работала. Если она и слышала в конце 1963 г. слова «Линдон Джонсон», то не знала, что они означают.

Однако смерть Джона Кеннеди имела очень большое значение для Индонезии.

Конец метода Джонса

Именно в Индонезии Линдон Джонсон отказался от подхода своего предшественника. У него не было возможности тратить на Сукарно столько времени. Всего за три дня до смерти Джек Кеннеди подтвердил свою очевидную, хотя и несколько циничную приверженность стратегии постоянного взаимодействия с Сукарно — ту саму стратегию, которую давно продвигал Улыбающийся Джонс. По словам сотрудника Белого дома Майкла Форрестала, он сказал: «Индонезия — это стомиллионный народ, имеющий, возможно, больше ресурсов, чем любая другая страна в Азии… Для США нет никакого смысла действовать так, чтобы навсегда оттолкнуть от себя эту большую группу людей, сидящих на всех этих ресурсах, разве что по какой-то очень, очень убедительной причине». Konfrontasi не являлась для Кеннеди достаточной причиной, чтобы порвать с Сукарно и Джонсом{327}.

Линдон Джонсон не был заинтересован в том, чтобы напрямую заниматься Индонезией, и он не хотел тратить свой политический капитал, продвигая азиатскую политику, непопулярную в Конгрессе. Кеннеди встречался с Сукарно, понимал Индонезию, и ему было не наплевать на этот вопрос. JFK соглашался с Джонсом, что визит в Джакарту мог бы сгладить трения по этому вопросу. Программа борьбы с повстанцами военными средствами была создана Кеннеди и уже реализовывалась, но президент Джонсон не собирался вести какие-либо политические битвы за эти 100 млн человек и ресурсы у них под ногами.

Говард Джонс с тоской вспоминает эти перемены: «Я уверен, что Сукарно, видевший в себе лидера не только новых наций Азии и Африки, но и всех „новых перспективных сил“, считал возможным взаимопонимание, если не союз, себя самого и человека, считавшегося лидером западного мира. Раз уж его обхаживали Хрущев с Мао, почему бы и лидеру другого мирового блока не проявить свою заинтересованность в сотрудничестве?»

Джонс считал, что Сукарно пошел бы на уступки в Малайзии, лишь бы это не выглядело как национальное унижение, и уверил Кеннеди, что президентский визит в Индонезию — именно то, что нужно. Кеннеди согласился и стал планировать свой приезд{328}. Когда же через несколько месяцев после смерти JFK Джонс попросил недавно приведенного к присяге Джонсона подписать официальный документ, согласно которому продолжение помощи Индонезии соответствует национальным интересам США, тот отказался. «Президент Кеннеди, я уверен, подписал бы этот протокол практически без раздумий. Это стало большим разочарованием», — вспоминает Джонс. В декабре Роберт Макнамара, один из советников, оставшихся после Кеннеди, стал рекомендовать решительное сокращение помощи Индонезии. «Так начался сдвиг американской политики к более жесткой линии», — писал посол{329}. Это был и конец подхода Улыбающегося Джонса, подразумевавшего сближение двух стран, — стратегии, которую он пестовал почти десять лет.

Джонсон все-таки заключил сделку, но с британцами. В обмен на помощь во Вьетнаме, где ситуация начинала обостряться, Вашингтон обещал поддержать их по вопросу создания Малайзии{330}.

Сукарно заметил изменение в отношении к себе со стороны самой могущественной страны в мире. Он додумался даже до того, что JFK убили, чтобы не дать ему посетить Индонезию и укрепить союз Вашингтона и Джакарты{331}.

В Вашингтоне вспыхнули дебаты по вопросу о том, заслуживает ли Индонезия большей поддержки. Сукарно наблюдал за происходящим. В качестве реакции на эту дискуссию президент Индонезии выступил с речью в марте 1964 г., как раз когда бразильские генералы наносили последние штрихи на планы переворота, за которыми стояли США. Несмотря на то что он выразил признательность за помощь, предоставляемую без дополнительных политических условий, одна фраза, произнесенная на английском языке, предсказуемо угодила в заголовки газет и быстро добралась до Вашингтона. Любому, кто предлагает помощь, сопровождающуюся политическими условиями, заявил президент, его ответ будет таков: «Убирайтесь к черту со своей помощью!»

По словам Джонса, «в сущности, именно это и было сутью его заявления»{332}. Всякое расположение Вашингтона к Сукарно стало исчезать. В следующие несколько месяцев полностью прекратилась любая непосредственная помощь национальному правительству. Была сохранена лишь одна программа, что имело решающее значение для будущего Индонезии, — США продолжили напрямую заливать деньгами вооруженные силы страны, и военные советники по-прежнему тесно взаимодействовали с высшим командованием индонезийской армии.

Сукарно стал проявлять свой антиамериканизм более публично и демонстративно, чем когда-либо прежде. Советский Союз был совершенно не заинтересован в поддержании Konfrontasi, поэтому Индонезия формировала более тесные связи с азиатскими социалистическими странами. Внутри страны набирала обороты антиамериканская кампания, и многие