И все же басня про двух лягушек в горшке со сметанойпридумана умным человеком…

…В приемной господина Филимонова, демократа со стажем икандидата наук, заместителя губернатора, начальника департамента подрагметаллам, было пусто. Данил скромно сидел в уголке, глядя накрасавицу-секретаршу столь восхищенно и невинно, словно это и не она второй годпроходила у него осведомителем под рабочим псевдонимом «Маркиза».

Потом высокая дверь бесшумно распахнулась, и из кабинетахлынули говорливые, раскованные импортные люди – австрийская делегация, окоторой Данил знал из сводок. Господин Филимонов провожал их, рассыпаясь мелкимбесом и даже пытаясь что-то лопотать на школьном немецком, что австрийцы,хорошо воспитанные люди, принимали, не моргнув глазом, без малейшего смешка(австрияки в России бывали не впервые и давно научились относиться к здешнимреалиям философски).

Когда приемная опустела, Филимонов соизволил заметитьДанила:

– Данила Петрович? Какими судьбами?

– Да сущие пустяки, – сказал Данил, демонстрируяамериканскую улыбку на сорок зубов. – Подписать бумажку, только и всего. Явас не отрываю?

– Помилуйте, уж для вас-то… Прошу!

Секунд через сорок на столе у секретарши пискнул селектор ипослышался быстрый тенорок господина Филимонова (для друзей – Соколика):

– Анжела, я занят, никого! Никого, понимаете?

– Понимаю, – ответила Анжела (понимавшая и в самомделе гораздо больше, нежели предполагал патрон). – Вас нет…

В кабинете Филимонов отключил селектор, поерзал в кресле –но глушитель китайского ТТ столь же крепко давил ему в висок. Данил одной рукойвыдвинул ящики, глянул бегло:

– Надо же, ни одного ствола, хоть паршивого… А из чегоже ты стреляться будешь, возникни такая нужда? Или будешь в окно сигать? Тактретий же этаж, а внизу газон хороший, еще обкомовской посадки, ноги толькополомаешь, и получится похабень…

– Слушайте, вы могли бы…

Данил улыбнулся, отвел ствол – и ударил ребром ладони межшеей и плечом, не особенно сильно. Соколик скрючился в кресле, шипя сквозь зубыи потирая ушибленное место.

– Ну кто тебе вбил в голову, что ты можешь стать о ч ен ь богатым? – спросил Данил участливо. – Сам придумал? Что меняубивает в нашей интеллигенции, так это мания величия, доходящая до полногосюрреализма… Я понимаю, везде есть продажные политики, которых лепят из дерьма,чтобы за регулярные к о н в е р т и к и плясали так, как хозяину угодно. С техпор как финикийцы придумали деньги, и пошла карусель… Но любой западныйпродажный сенатор четко знает длину своего поводка – а вам все мерещится, будтовы личности и свободные художники. Мало тебе платили? Мало капало процента? Нукто тебе сказал, бледная спирохета, что ты способен самостоятельно вязатьинтриги? Из тебя, дерьма, человека сделали, а ты? Сидел бы до сих пор в своеминституте, мусолил неорганическую химию да побрякивал медалькой за первуюоборону Белого дома… Статейки бы кропал про реформы и мешающие им происки… Нет,он полез в комплоты… Ты, образованщина, помнишь, что такое комплот?

– Заговор…

– Велл, – кивнул Данил. – Только заговоры –удел сильных. И хитрых. А ты не хитрый, ты хитрожопый. Тебе на роду написанобыло плясать под дудку… – Он отвел пистолет, потом вовсе заткнул его запояс. – Дай-ка лапку…

Вынул из папки небольшой никелированный пистолетик, сунулего в правую руку Соколику (дав крепкий подзатыльник, когда тот попыталсяшарахнуться), старательно свел пальцы на рукоятке, прижал. Сунул пистолетик вчистый целлофановый пакет, а пакет – обратно в папку. Удовлетворенно хмыкнул:

– Ну, вот ты и убивец вдобавок… Дай-ка сигаретку, утебя всегда хорошие. И сам закури, помогает. Выпить есть?

Соколик, отчаянно кивая, показал на полированную панель.Данил принес оттуда бутылку и рюмки, все время держа собеседника в поле зрения.Разливая, фыркнул:

– Я-то думал, к двери кинешься, нацелился пресечь… А тыеще хлипче, чем мне казалось. Милый, нужно было держать в столе пистолет,засветил бы мне в лоб, и доказывай потом… Я, конечно, не подставился бы подпулю так просто, но все равно, следовало побарахтаться.

– Зачем вы… – Соколик кивнул на папку.

– Это? – Данил смотрел на нее так, словно увиделвпервые. – Ах это… Да видишь ли, Каретникова кто-то хлопнул не далее чемполчаса назад. И свидетели есть, на тебя показывают. А теперь есть и пушечка…

– Я был в кабинете…

– Подумаешь, – сказал Данил. – Выясню точно,когда тебя в кабинете н е б ы л о, свидетели показания подысправят. Главное,пистолетик тот же самый, можешь мне поверить. Есть еще кое-какие расписки икое-какие счета, есть видеозаписи, где ты лялек валяешь прямо по ковру… Дамного чего есть, откровенно говоря. Подумаешь, сам составишь полный список.Коттеджик есть кирпичный, две машины в гараже, жена в брюликах, дочка в МГУ… Нучего тебе не жилось, козел?

– Меня заставили…

– Ну конечно, – сказал Данил. – Раскаленнымжелезом пытали.

– Значит вы… Каретникова…

– Да что вы такое говорите, сокол мой ясный? –изумился Данил. – Не я, а вы, родимец. Совесть чекистская в Максимезаговорила, вспомнил он заветы Железного Феликса и совсем уже собрался предатьгласности ваши темные махинации, пятнающие ряды реформаторов. Вот вы его за этои насмерть убили из пистолета. Лежит сейчас Максимушка холодный и неживой, амилиция из него пули достает, в лупу разглядывает, родное ФСБ клятву мести надхладным трупом произносит… Может, съездим и посмотрим? Да не закатывайтеглазки, шучу…

Максим был живехонек. А пистолетик, красивый снаружи, внутрипришел в полную негодность. Но Данил не собирался посвящать эту мразь в такиетонкости. Он не чувствовал ни малейшего удовлетворения, ломая продажную шкуру –просто следовало сработать на совесть, притоптать каблуком и растереть. Были,конечно, все упомянутые козыри – но столичная комиссия совсем другие бумажкибудет листать, свои…

– Но вы же понимаете, что на следствии непременнозаденут и ваши дела…

Ага, вот так? Тем лучше… Смирился со следствием…

– Наши дела? – улыбнулся Данил. – Этокоторые?

– Всякие…

Данил нагнулся к нему (Соколик инстинктивно отшатнулся),пощупал лацкан пиджака из заморской ткани с переливами:

– Костюмчик на тебе, каких и я не ношу, а ведь я тебяпобогаче… Наши дела? Разные и всякие? У наших дел есть одна интереснаяособенность: от них не остается ни единой бумажки, а исполнители попадаютсятакие, что молчат, как рыбы. Зато на тебе бумаг… Милый, в лагере плохо. Толькоя бы там выжил, а тебя через пару дней заделают пидером… Газетки читаешь? Аможет, думаешь, я тебя разыгрываю? Ты позвони на фирму и поинтересуйся насчетМаксима… Или плохо меня знаешь?