– Я просто с ума схожу по нему, – проворковала Сильвия. – Онтакой необыкновенный, а Мертонский замок такой восхитительный! Наш роман –самый романтичный из всех, какие можно себе представить. И он ужасно красивый –как мечтательный монах.

Она сделала паузу.

– Когда я выйду замуж, то брошу сцену. Она мне будет ненужна.

– А пока что, – сухо сказал Пуаро, – лорд Эджвер преграждаетвам путь к осуществлению этой романтической мечты.

– Да, и меня это очень беспокоит. – Она откинулась на спинкустула и задумчиво произнесла: – Конечно, если бы мы были в Чикаго, мне стоилобы только пальцем шевельнуть – и он бы исчез, но у вас здесь, по-моему,нанимать кого-то для таких поручений не принято.

– У нас здесь принято считать, – ответил, улыбаясь, Пуаро, –что каждый человек имеет право на жизнь...

– Ну, не знаю. Мне кажется, вы отлично обошлись бы безкое-каких ваших политических деятелей, и лорд Эджвер – поверьте мне – тоже нестал бы большой потерей, скорее наоборот.

В дверь постучали, и официант внес ужин. Сильвия Уилкинсонснова обратилась к нам, не обращая на него ни малейшего внимания:

– Но я не прошу вас убивать его, мсье Пуаро.

– Мерси, мадам.

– Я думала, может быть, вы поговорите с ним – как-нибудьособенно. Сможете убедить его, чтобы он дал мне развод. Я уверена, у вас этополучится.

– Боюсь, мадам, вы переоцениваете силу моего воздействия.

– Но что-нибудь вы можете придумать, мсье Пуаро!

Она наклонилась к нему, и ее синие глаза вновь широкораспахнулись.

– Вы ведь хотите, чтобы я была счастлива?

Ее голос был мягким, едва слышным и непередаваемособлазнительным.

– Я хочу, чтобы все были счастливы, – осторожно ответилПуаро.

– Да, но я не имею в виду всех. Я имею в виду только себя.

– Иначе вы не можете, мадам.

Он улыбнулся.

– Вы считаете меня эгоисткой?

– Я этого не говорил, мадам.

– Но, наверное, вы правы. Понимаете, я просто не могу бытьнесчастной! Когда мне плохо, это даже отражается на моей игре. А я будунесчастной, пока он не согласится на развод – или не умрет. – На самом деле, –задумчиво продолжала она, – было бы лучше, если бы он умер. Тогда я бычувствовала себя по-настоящему свободной.

Она взглянула на Пуаро, ожидая поддержки.

– Вы поможете мне, мсье Пуаро, правда? – Она встала,подхватив меховую накидку и еще раз просительно взглянула на него. В коридорераздались звуки голосов. Дверь распахнулась.

– А если вы откажетесь... – сказала она.

– Что тогда, мадам?

Она рассмеялась.

– Тогда мне придется вызвать такси, поехать и пристукнутьего самой.

Смеясь, она скрылась в соседней комнате, а в номер вошлиБрайан Мартин не с кем иной, как с Карлоттой Адамс, ее спутником и той парой,которая ужинала в ресторане с ним и Сильвией Уилкинсон. Их представили нам какмистера и миссис Уилдберн.

– Добрый вечер, – произнес Брайан. – А где Сильвия? Я хочусообщить ей, что мне удалось выполнить ее просьбу.

В дверях спальни, держа в руке тюбик помады, показаласьСильвия.

– Ты ее привел? Чудесно! Мисс Адамс, я в полном восторге отвашего представления! Мы должны, должны познакомиться! Идемте, посидите сомной, пока я буду делать лицо. Не хочу выглядеть такой уродиной.

Карлотта Адамс последовала за ней. Брайан Мартин уселся настул.

– Итак, мсье Пуаро, – сказал он, – вы тоже попались? НашаСильвия уже убедила вас, что вы должны отстаивать ее интересы? Соглашайтесьпоскорее. Она не понимает слова «нет».

– Возможно, ей его никто не говорил.

– Сильвия очень интересный персонаж, – продолжал БрайанМартин. Он устроился на стуле поудобнее и лениво пустил сигаретный дым кпотолку. – Для нее не существует никаких табу. Нравственность для нее – пустойзвук. При этом она вовсе не безнравственна в узком смысле слова, нет! Онабезнравственна широко. Для нее в жизни существует только одно – то, чего хочетСильвия.

Он рассмеялся.

– Мне кажется, она и убить может – вполне жизнерадостно, ичрезвычайно обидится потом, когда ее поймают и захотят повесить. А поймают еенепременно: она феноменально глупа. Убить для нее – значит приехать на такси,сказать, кто она, и застрелить.

– Интересно, почему вы мне это рассказываете? – тихоосведомился Пуаро.

– Что?

– Вы хорошо знаете ее, мсье?

– Знал.

Он снова засмеялся, и мне показалось, что ему не слишкомвесело.

– Вы согласны со мной? – повернулся он к остальным.

– О, Сильвия действительно эгоистка, – согласилась миссисУилдберн, – но актриса такой и должна быть. Если она хочет сохранить себя какличность.

Пуаро молчал, не отрывая глаз от лица Брайана Мартина, и вего взгляде была странная, не вполне понятная мне задумчивость.

В этот момент в комнату вплыла Сильвия, а за ней показаласьКарлотта Адамс. Вероятно, Сильвия «сделала себе лицо» (что за странноевыражение), каким хотела, но я мог поклясться, что оно оставалось точно такимже, и лучше его «сделать» было никак невозможно.

Ужинали мы весело, хотя мне порой казалось, что в воздухеносится нечто, не поддающееся моему пониманию.

Сильвия Уилкинсон не относилась к числу тонких натур. Онабыла молодой женщиной, которая не способна испытывать двух чувств одновременно.Ей захотелось поговорить с Пуаро, и она сделала это без промедления. Теперь онапребывала в прекрасном расположении духа. Я был уверен, что Карлотту Адамс онапригласила к себе под влиянием момента, как ребенок, которого насмешил человек,удачно его копирующий.

Из этого следовало, что «нечто в воздухе» не имело отношенияк Сильвии Уилкинсон. К кому же? – задавал я себе вопрос.

Я по очереди вгляделся в гостей. Брайан Мартин? Он,безусловно, вел себя неестественно, но на то он и кинозвезда, сказал себе я.Напыщенный и тщеславный человек, слишком привыкший к позе, чтобы легко с нейрасстаться.

А вот Карлотта Адамс вела себя абсолютно естественно – тихаядевушка с приятным, ровным голосом. Теперь, когда мне представился случай, явнимательно рассмотрел ее вблизи. Мне показалось, что ей присуще своеобразноеобаяние – обаяние незаметности. Оно заключалось в отсутствии каких бы то нибыло резких или раздражающих нот. Она мягко сливалась со своим окружением.Внешность у нее тоже была незаметной. Пушистые темные волосы, блеклые голубыеглаза, бледное лицо и подвижный, нервный рот. Приятное лицо, но вряд ли бы вылегко узнали его, если бы, скажем, встретили Карлотту Адамс в другом платье.