не берет, – объясняет мне мой мужчина, с легкой руки дочери уже записавший меня во вражеский клан.

Он вынимает из моих ослабевших рук плюшевого ушастика и отдает девчушке.

– Ка-ка! – замечает она, разглядывая презент.

Похоже, родители забыли научить чадо золотому правилу про коня и зубы.

– Ка-ка – это на ее языке «заяц», – пытается сгладить ситуацию папаша.

Ага, конечно, так я и поверила.

Леа тем временем, уместив зайца подмышкой, активно машет мне свободной ручонкой.

– Пока-пока!

Типа, аудиенция окончена. Ненужная Лиза, подарившая какую-то кака, может быть свободна. Я понимаю, что всю жизь остерегалась маленьких монстров небезосновательно.

– Нет, Лиза не уходит. Она пойдет с нами смотреть рыбок, – терпеливо втолковывает Франсуа.

Может быть, мне, правда, слинять под шумок. Придумать, что забыла какую-нибудь страшно важную и срочную встречу? Язык так и чешется. Но это будет означать позорное дезертирство. Леа выйдет из этой короткой ожесточенной битвы однозначной победительницей, заполучив в виде трофея папино сердце и 150 миллионов евро. Я собираю в кулак хилые остатки силы воли и натягиваю заготовленную для случая слабоумную гримассу счастливой мамаши.

– Ты любишь рыбок, Леа, дорогая?

– Нет, нет, нет, – кучерявая голова опять тестирует шею на прочность.

– У нее сейчас такой период, она на все отвечает «нет», даже если подразумевает «да».

– Очаровательно. Леа, ты любишь папу?

– Да, да, па-па, па-па!

Вот вам пожалуйста!

– Па-па, а где ма-ма? Я хочу ма-ма!

– Мама дома, родная. А мы с Лизой пойдем смотреть рыбок.

– Нет-нет! Ма-ма, ма-ма!

Я ловлю себя на том, что мне искренне не хватает сейчас дородной родительницы Забельского. Я готова выстоять любые инквизиторские допросы, удачно ответить на самые каверзные вопросы и даже после трапезы отдраить весь фамильный сервиз горчичным порошком. Что угодно, только бы избавиться от непосильной миссии втирания в доверие вот этому маленькому категоричному гному. Папа с дочкой шкандыбают впереди, размахивая зайцем как победным флагом, я пристраиваюсь немного поотдаль. Обитатели морских глубин не вызывают у юного поколения особого восторга. Малышка вяло тычет пальцем в стекло и без устали бубнит «пу-пу-пу-пу-пу» (что на ее специфическом наречии, должно быть, обозначает poisson). Это настойчивое пу-пу маленьким металическим молоточком долбит мой мозжечок. «Хуже уже не будет» думаю я, и ошибаюсь. У резервуара с экзотическими рыбинами нас окутывает концентрированное вонючее облачко. Мою первую наивную догадку «аквариум давно не чистили» ставит под сомнение громкий возглас «ка-ка». Внутреннее чутье подсказывает мне, что на сей раз речь идет не о подаренном русаке, и стремительно проступающий на лице Франсуа ужас подтверждает это предположение. Папаша воровато приподнимает подол розового платица и красноречиво морщит нос. В поднятом на меня взгляде отчаянная мольба.

– Надо ее поменять.., – почему-то переходит на шопот он.

– Может, как-нибудь само… рассосется, – выдаю несусветную глупость я, не желая мириться с неизбежным.

Вообще не понимаю, при чем тут я? Это ребенок Франсуа, его, так сказать, кровь и плоть, яблоко от яблони… и все такое. Ко мне это грязное дело не имеет ни малейшего отношения.

– Нет, надо поменять. Вообще не понимаю, почему она без подгузника. Веро наверно забыла надеть, – лепечет между тем ответственный отец.

Забыла, как же! Зная немного женскую психологию, могу с уверенностью утверждать, что экс гражданская жена решила таким изощренным способом отомстить бывшему спутнику жизни. Небось еще специально запихнула в девочку с утра пораньше щедрую порцию гороховой каши.

– Мне неудобно тебя просить, малыш, но пеленальные столики есть только в женских туалетах…

Нет, это уже слишком! Мне хочется выловить из аквариума длинную полосатую рыбину и надавать ей нахалу по щекам. Это что получается, если я женщина, то меня можно вот так взять и в дерьме извалять?!

– Она со мной не пойдет, – с надеждой предполагаю я.

Но противный карапуз, относившийся до этого к незнакомой тетке с опаской и презрением, безоговорочно протягивает мне свою крошечную влажную ручонку. Должно быть, временная капитуляция является частью ее тщательно продуманной стратегии по устранению чужеродного в их счастливой тройке элемента. У меня не остается выбора. Франсуа протягивает мне розовый рюкзачок с кошачьей физиономией Hello Kitty, в котором, по его словам, должен находиться комплект начинающего бойца за детскую гигиенту. Оказавшись в туалете, я с трудом локализирую пеленальный столик и, разложив его на манер гладильной доски, задумывааюсь над следующим этапом. По логике получается, что теперь мне предстоит переместить триннадцать воняющих килограммов на это импровизированное ложе. Леа не считает подобное самоуправство хорошей идеей и наотрез отказывается отрываться от земли. Ладно, мы пойдем другим путем. Я пытаюсь стащить с этой миниатюрной ослицы фаршированное нижнее белье. Удается мне это только с пятой попытки, причем из-за хаотичных движений объекта добрая половина отвратительной начинки оказывается на полу и на моих сандалях. «Quelle merde alors» скрежещу я сквозь зумы, стараясь изо всех сил не грохнуться в обморок. В портфельчике первой помощи обнаруживается упаковка влажных салфеток и чистый подгузник. Спасибо тебе хоть на этом, милая Веро! Отчистить извивающегося как ошалевший червь ребенка оказывается задачкой еще посложнее, чем избавление последнего из грязного плена трусов. Леа вырывается из моих неумелых ручонок, и трясет головой, всхлипывая «нет-нет-нет», как-будто вместо салфетки я вожу по ее филейной части раскаленным утюгом. «Так, хватит!» потеряв терпение рычу я по-русски. Вертлявая непоседа послушно замирает, продолжая однако плакать и причитать. Должно быть, в этот момент она пропитывается черной лютой ненавистью ко мне. Но мне уже все равно. Я сражаюсь с плотным бумажным треугольником, который должен каким-то хитроумным способом крепиться на талии этой плаксы. В тот момент, когда мне наконец удается разгадать тайну сложнейшего механизма, враг наносит неожиданный удар. Малышка писает по-мальчишески стоя, прицельно направив струю на мой безупречно белый наряд. При этом на ее опухшей от слез мордахе впервые с момента нашей встречи расцветает добрая искренняя улыбка. Во мне бушует мощный ураган эмоций, ни одна из которых не подходит под определение «умиление». Пока я, мысленно ругаясь матом, старательно замываю шорты, рубашку и сандали, подлый вредитель куда-то исчезает. «Эй, Леа? Ты где?» испуганно кричу я, заглядывая в унитаз. «Смылась куда-то». С одной стороны, туда ей и дорога, с другой Франсуа вряд ли обрадует такой поворот. Я выбегаю в зал. Видок у меня тот еще. Глаза выскакивают из орбит, волосы взъерошены, из-под мокрого насквозь костюма нагло проглядывает кружевной лифчик. «На вас напали?» таращится на меня похожая на пуделя старушка. Да, маленький преводитель команчей. Снял скальп и ускакал куда-то. А мне мой скальп еще пригодился бы. Слава Богу, Франсуа дежуривший неподалеку успевает вовремя