потому что хочет быть увереным, что тебе нужен он, а не деньжатки. Как пить дать, предложение руки и сердца не за горами!

– Мне бы твой оптимизм! Но ты меня представляешь в роли продавшицы в Этаме? Меня же все каннские девчонки засмеют!

– Пусть засмеивают! Выйдешь замуж, посмотрим, кто будет смеяться. Ты говоришь, он даже внешне ничего такой?

– Да, нормальный. Только одевается как лох. Так что выйти в люди с ним стыдно.

– Ну, переоденешь, какие проблемы. У меня был один страшно серьезный ПДЖ, ничего кроме майки Лакост и джинсов Левис не носил.

– Ну, с Лакостом я бы еще смирилась. А как тебе зеленая майка с надписью In Tartiflette We Trust с мешковатыми коричневыми штанцами?

– О, Боже! – Аришка расползается по столу, сотрясаясь от хохота, – Реально запущенный случай.

– А я о чем! Я сказала ему «не очень уместная надпись для Лазурки», а он мне в ответ «она напоминает мне родной Гренобль».

– Так он еще из Гренобля?

– Ага, откуда думаешь такой менталетет? Наверняка еще и за Олланда голосовал. Я боюсь спросить, чтобы не разочароваться окончательно.

– Мда. Ну ты любишь его?

– Ариш, ты что не слышала, что я до этого тебе говорила? Тартифлетт, Олланд, Этам… кака така любовь?

– Ну, иногда любят вопреки! Как я своего урода. Во мне одновременно и любовь и ненависть сожительствовали.

– Любовь и ненависть бывает, а вот любовь и презрение как-то, мне кажется, вместе ужиться не смогут. С другой стороны у него масса достоинств. Он добрый, заботливый, в меру ревнивый, с чувством юмора…

– … молодой симпатичный миллионер. Может, он в постели противный?

– Нет, наоборот! Секс у нас с ним просто космический!

– Ого! Ну тогда разве нельзя за все перечисленное простить ему эту зеленую майку с тартифлеттом?

– Ой, не знаю. Понимаешь, Ариш, я боюсь, что он и, объявив себя официально миллионером, останется таким же ограниченным обывателем, способным только ползать, но никак не летать. Скажет с кислой миной – это не мое, и отдаст все деньги голодающим африканским детишкам.

– Ну, а ты на что? Проконтролируешь! Отдадите детишками миллион-другой и хватит с них. А если тебе не удастся вылепить из этого пластилинового мальчика достойного мужа, разведешься в конце концов. Главное, брачный контракт не подписывай.

Чем больше убывает жидкости из второй бутылки шампанского, тем больше во мне прибывает уверенности в собственных силах и способности пройти уготовленное мне Франсуа испытатние до конца.

– Точно не любишь его? – настаивает захмелевшая подруга.

– Понятие «любовь» придумали бедняки, чтобы залатать материальную прореху дурацкими песенками и стишками, – не сдаюсь я.

– Ничего ты не понимаешь! – многозначительно вскидывает указательный палец в небо эмоциональная натура, – Любовь – это когда бабочки в животе величиной с корову! Когда засыпаешь и просыпаешься с мыслью о нем. Когда рисуешь палочкой на песке его имя. Когда готова все бросить и кинуться за ним хоть на Сан Барт, хоть в Маями.

– Хоть на Колыму.

– Нет, на Колыму это суицид.

– Бабочки вроде были. Но я их не измеряла, – мой голос начинает замедляться и растягиваться как на испорченной пленке. Похоже, с алкоголетерапией пора завязывать, – А имя на песке я точно не рисовала. Вот скажи мне, Ариш, почему они хотят, чтобы мы любили их голыми и босыми, а? По одному лишь факту, что он такой замечательный соизволил на свет появиться? Мы же не требуем обожать нас жирных, целлюлитных, со слоящимися ногтями и секущимися кончиками волос? Есть же какой-то мининум уважения к партнету, не?

Арина не успевает дать исчерпываюсь ответ на этот вечный вопрос, она замирает, уставившись широко распахнутыми глазами куда-то за мою спину.

– Что ты так странно смотришь? У меня кончики секутся?

– Добрый вечер, Лиза!

Я разворачиваюсь на 180 градусов, едва не потеряв равновесие и не приземлившись на полу.

– Добрый вечер, Тьерри!

С момента нашей последний встречи знакомый до боли облик мосье Сешо притерпел некоторые метаморфозы. Запомнившийся мне обрюзгшим и постаревшим, Тьерри помолодел лет на пять. Морщины на загорелом породистом лице заметно разгладились, погасший было внутренний огонь полыхает в полную силу.

– Схожу-ка я носик припудрить, – тактично заявляет Арина, выползая из-за стола и направлясь неуверенной походкой внутрь зала.

– Разрешишь присесть? – он как всегда вежлив.

Я слишком пьяна, чтобы разобраться, какие эмоции пробудило во мне это неожиданное столкновение. Радость? Вроде нет. Злость? Наверно тоже нет? Волнение? Пожалуй.

– Как твои дела, Лиза? – его глаза смотрят на меня с ласковой тоской.

– Неплохо, – бормочу я, – А твои?

Он неопределенно пожимает плечами.

– Я тебя искал. Ты больше не живешь на улице Антиб?

– Нет. Переехала. Квартплата оказалась высоковата, – не упускаю возможность ужалить его я.

– Извини. У меня были некоторые проблемы.

– Конечно, я понимаю.

– Моя жена умерла. Была большая нервотрепка с наследством.

– Сочувствую.

Эта новость не задевает ни одну струнку моей души. Шампанское завернуло меня в плотный пуховик усталого безразличия.

– Мне кажется, ты многовато выпила, – заботливо отмечает мой бывший «папочка».

– Это тебя не касается, – упрямлюсь я, опустошая очередной неведомо какой по счету бокал.

– Еще как касается. Пойдем, я отвезу тебя домой. А завтра поговорим.

– Нам не о чем разговаривать. Я никуда не поеду!

Разноцветные огоньки Монакского залива собираются в пеструю цепочку и принимаются водить хоровод, стремительно ускоряясь с каждым новым кругом. Я зажмуриваюсь, чувствуя, что моя опустевшая голова готова отправиться следом за ними. Вроде не так много выпила. По бутылке на нос для нас с Аришкой далеко не предел. «Надо было закусывать белым хлебом с маслом» вылезает из дебрей памяти бабушкин рецепт трезвости. Я собираюсь уже позвать Фабриса и потребовать буханку, но вернувшаяся подруга пресекает на корню эту справедливую просьбу.

– Представляешь, кого я встретила?

– Райяна Гослинга? – с трудом ворочаю языком я.

– Кого еще Рогожкина? Не, Ксюху! Помнишь ее? Из Сан Тропэ, у которой мужик бывший депутат. Ну как же ты не помнишь?! У них вилла в Памплоне. Мы там еще в бассейне с аквалангом ныряли! Там у нее мужички за столиком отпад. Пошли скорее.

– А отвезу Лизу домой, – не сдает позиции Сешо, ухватив меня за локоть.

– Какой домой?! Вечер только начинается!

Поднятся на ноги у меня выходит только с третьего раза. Увидав мои размашистые, плохо контролируемые раскачивания, Арина, видимо, решает добровольно отдать безвекторно телепающиеся остатки подруги в руки врага. Она кричит что-то на ухо Тьерри, а мне на прощание грозит кулаком. Если бы не крепкая хватка моего спутника, я, наверно позорно скатилась по ступенькам на глазах у всех присутствующих. Когда быстроходный Ягуар набирает скорость