Такова была их работа. Майло растил и собирал урожай. Гоба отвечал за механизмы, которые придумывал Сиграм. Томас поливал и делал почву из камней, дерьма и умерших узников. Были и другие, кто строил школы. Или рисовал либо делал разные прикольные безделушки, с которыми стены не выглядели тюремными. А когда стены не выглядят тюремными, может, это уже вовсе не тюрьма?

Точно, говорили древние голоса, с течением времени становившиеся все более самоуверенными. Когда к нему приходили за знанием, то шли в сад и садились в кружок, взявшись за руки. Майло отправлял волну образов и чувственных ассоциаций, которая шла по кругу, пока они не открывали глаза, оказавшись на теплой зеленой траве под синим небом с белыми облаками. В окружении цветов и птиц. На какое-то время.

Таким было учение: воображаемый сад, который они могли унести с собой, в мечты и воспоминания. Случалось, он выходил побродить среди них. Встречая его в туннелях или поселениях, они замирали, словно он был существом, принадлежащим Загробной Жизни или хотя бы гидропонике. Ему не мешали. Просто старались притронуться к его льняной одежде (теперь ткани были лучшего качества) и были счастливы, если он обращал на них свой красный искусственный глаз, – он, подросток, сделавший их людьми.

Он всегда держался просто, по крайней мере, на людях. Находил время поговорить, пошутить, быть доступным. Поначалу он не переставал думать, что за скопище идиотов его окружает и как бы он был благодарен Богу, если бы несколько прекрасных девушек за свои преступления отправились сюда и стали его святыми наложницами. Но с каждым днем, как и остальные, он становился добрее и лучше. И перестал считать их тупыми и грязными, тем более, увидев их строителями, художниками и конструкторами.

В этот раз все получится, нашептывала его древняя сущность. Не вполне понимая, о чем речь, Майло чувствовал уверенность, что все идет отлично. Ему удалось достигнуть чего-то прекрасного, просто позволив всему идти своим чередом.

– Пусть будет, – говорил он своим ученикам и всем остальным.

– Будет что? – спрашивали они.

– Будет все отлично.

– А, – отвечали все. – Хорошо.

Время от времени он шел к знакомому воздушному люку и выбирался наружу. Любимым его развлечением было привязать стометровую веревку к скобе внутри воздушного люка и, взамен того, чтобы лететь вдоль поверхности, нырнуть нагишом в открытый космос, закрепив веревку на лодыжке, и какое-то время висеть там, растворяясь в звездной пучине.

Вскоре он стал ходить туда ежедневно. Когда он не был занят садом или своими последователями, он плавал в космосе, и во всей вселенной не было более счастливой формы жизни.

Он плавал так и в тот день, когда увидел подлетающий транспорт. Увеличив изображение с помощью искусственного глаза, он смотрел, как корабль замедляет ход, запустив кормовые двигатели.

Порядочно времени прошло. Интересно, что за преступника они везут теперь. Как бы там ни было, их ожидает приятный сюрприз. Он дернул веревку, проплыл назад в люк и прошествовал обратно в сад. Вскоре ему расскажут о вновь прибывшем.

Дверь в сад открылась, пропуская двух людей в форме. Он увидел, как они говорят с Томасом, а тот указывает вдоль грядок с редиской, салатом и кукурузой. Заметив, что они двинулись в его направлении, он пошел навстречу и перехватил их на полпути, посреди грядок с тыквой. Мужчина и женщина с судейскими жетонами Планеты Мостов.

– Это вы Майло Хей? – спросил мужчина.

– Это я, – ответил он.

Как странно услышать свое мирское имя. Уже многие месяцы его звали «Наш Майло».

Женщина кивнула и сказала:

– Мы здесь, чтобы забрать тебя домой.

Пришлось им потрудиться, объясняя, что Элли Шепард натворила довольно странных и неприглядных дел, чтобы семья в итоге решила поместить ее в лечебницу. Там установили, что она страдает редким расстройством психики, которое не позволяет ей отличать плохое от хорошего. Последней каплей стало происшествие с группой ребятишек, которых она собрала «для экскурсии» на строительную площадку, где одного чуть не задавило бульдозером.

Под наблюдением врачей она призналась, что Майло Хей не совершал над ней насилия, и ей так жаль, что он в тюрьме, а может, уже умер, и можно ей теперь пойти домой?

Все это не удавалось донести до Майло, пока тот скакал по грядкам, пытаясь сбежать. Возможно, у него получилось бы, но стреляющие электрокнуты позволили выволочь из сада его бесчувственное священное тело.

Те же электрокнуты обуздали его учеников. Даже Гобу. Майло пришел в себя в туннеле и был в полном сознании, когда они достигли подготовительной камеры. Он кричал, рыдал и хватал все, что подвернется, раздирая руки в кровь, пока им не удалось затащить его через люк на корабль. Затем кланк! Шшшшшшшшш! вспышка могучих двигателей, и он понесся домой через гиперпространство.

От родителей толку было немного. Они знали, что сын стал жертвой ужасной несправедливости, но теперь, когда он был дома, почему бы не оставить все вселенной и безумному Создателю и больше не вспоминать?

– Это я называю стечением обстоятельств, – объяснял отец. – Как и то, если бы профессор зоологии с пятью научными степенями оказался съеденным тигром. Неважно, кто ты, случиться может что угодно. Это один из постулатов божественной аллегории.

Майло было плевать. Бог меньше всего думает о богословии. Родители не понимали, отчего их некогда блистательный сын дни напролет сидит у окна гостиной, погруженный в себя. Или зачем стоит ночью голый на заднем дворе.

Он почти не разговаривал, почти не дышал. Единственный случай, когда они точно уверились в том, что он не умер, случился в госпитале, куда его отвезли для операции по извлечению божественного глаза.

Древняя душа его пребывала в смятении. Весь опыт предыдущих жизней не давал ответа, зачем его оторвали от Унферта и его учеников и привезли назад в эту дурацкую глушь, где он был слишком юным даже для получения водительских прав.

Майло, взывала его древняя душа: пойми и прими. Это ерунда. Будь сильнее.

Майло не слушал древние голоса. Он старался загнать их в самый дальний угол в глубинах подсознания, но прежнюю чудесную магию разрушили электрокнуты. Его точно отделили от самого себя.

Спустя год он сделал усилие. И продолжал пытаться, пока ему не исполнилось тридцать. Четырнадцать лет он терпел скуку повседневности. Все равно что безногому бежать марафон. Он закончил колледж с посредственным аттестатом. Узнал, что, напиваясь, способен находиться в компании и терпеть их болтовню. И напивался. Нашел работу по ремонту домашней бытовой техники. Сложных электрических или ядерных приборов. Работа отвлекала ровно настолько, чтобы не засыпать, и не требовала долгих разговоров. Дома вечерами он смотрел передачи через фишку или на стене, пока сон не сковывал его. Время от времени покупал марихуану. Теперь это было его отдушиной. И нередко вспоминал ту самую ночь на Унферте, когда терзался воспоминаниями о доме. Нужны ли приятные воспоминания? Он снова столкнулся с той же проблемой. Будь несовершенным, оставайся человеком, напомнил он себе.