– Томас, – прохрипел он. – Отпусти, мне трудно дышать…

Но Томас был позади.

– Заткнись, – сказал он и залепил оплеуху.

Огромная пугающая маска полуметаллической головы уставилась на него сверху.

Гоба.

И еще одна рожа. Толстая, лысая, в крапинках от ожогов и с металлической полосой, как у Гобы.

– Это Сиграм, – проскрипел Гоба. – Будет улучшать наше вложение.

– С добрым утром, Майло, – сказал Сиграм. – Знаешь, что это?

В руке он держал что-то вроде металлической устрицы, с красным шариком посредине и отростком из медных проводов.

Майло промолчал.

Сиграм собрался объяснить, но вмешался Гоба.

– Это бионический глаз, – бухнул он. – Добавляет несколько секунд зрения в космосе. Твое преимущество.

– Постойте… – задохнулся Майло.

– Стоило хотя бы его напоить, – проворчал Томас.

– Делай, что следует, – приказал Гоба.

О, Господи! Нет…

Все случилось быстро. Кто-то ухватил его веки и широко раскрыл глазницу. Потом лицо облили самогоном, и все превратилось в жгучий туман.

Какая-то штуковина вроде рыболовного крючка залезла ему в глаз, рывок, и Майло почувствовал, как глазное яблоко выскочило.

Он заорал, но Томас зажал ему рот. Нож выскреб пустую глазницу в его голове.

Майло надеялся отключиться, но не тут-то было. Он чувствовал каждый разрез, укол и рывок, пока провода вживляли ему в мозг. Мигали вспышки, ревел огонь, и где-то далеко играл французский рожок. Потом в глазницу запихнули металлическую устрицу, его новый глаз.

Багровая пелена, писк, и перед ним возникло жирное обожженное лицо Сиграма. Красноватое, но отчетливо видимое.

– Увеличь, – сказал Сиграм.

Глаз, похоже, понимал команды. Майло постарался вглядеться, и картинка приблизилась. Контуры поплыли, сфокусировались.

Снова расплылись.

– Закрывай при этом свой целый глаз, – сказал Гоба.

– Закончили? – спросил Сиграм.

– Закончили, – ответил Гоба, отпуская Майло.

Потирая подбородок, Сиграм обозрел свою работу.

– Сдается, у него есть шансы выиграть, – сказал он. – Может, вместо оплаты обсудим мою будущую долю?

– Нет, – отрезал Гоба. – Чистый бартер.

Бартер?

– Завтра после нырка, – сказал Томас, помогая Майло сесть, – отправишься к Сиграму на неделю. Для тебя же лучше, если он останется доволен.

Майло моргнул. Новый глаз зажужжал, фокусируясь на полу. Завтра после нырка?

С первого дня заключения Майло старался не вспоминать прежнюю жизнь.

Ничего не получалось. Как бы сильно ни старался он заблокировать бесполезные мысли и воспоминания, они наплывали во сне и, подобно призракам, терзали его рассудок в часы бодрствования.

Частью это были просто грезы: воспоминания о друзьях и летних днях в мощеных университетских двориках. О книгах, обедах дома у родителей, разных девчонках. О музыке, звучащей в голове так же ясно, как наяву.

Больше он скучал по матери, но однажды внезапно заплакал при мысли об отце. В суде, когда все закончилось, прежний темный властелин был низложен и впервые открылся маленький человек, такой же, как и прочие, с сердцем, способным разбиться. Ничего так не хотелось Майло, как узнать нового отца.

Сначала Майло боролся с подобными мыслями. На этом темном поприще они только вредили. В особенности мысли об Элли, от которых он приходил в ярость и погружался в бездну страдания. Жалость к себе делала его слабым и ничтожным, и он это чувствовал. Позволить себе вспоминать Элли он не мог.

Дозволено лишь то, что помогало выжить. Воспоминания и мечты – смертоносные иллюзии. Древние голоса соглашались, что воспоминания опасны. Но, замечали они, воспоминания стоят особняком в ряду прочих иллюзий. Воспоминания создали человечество. Постепенно Майло согласился с этим. Унферт не должен превратить его в животное, у которого одни инстинкты.

В ночь после того, как он обзавелся механическим глазом, все вокруг казалось таким безмятежным, что он решился заговорить с Томасом, как это принято у людей.

– Томас? Какой была твоя прежняя жизнь, пока ты не оказался здесь?

Томас чинил какой-то инструмент.

– Прежней жизни не было, – ответил он, не отрываясь от своего занятия.

Майло открыл было рот, чтобы продолжить, но Томас обернулся и посмотрел на него. В бесстрастном взгляде читалось, что следующее произнесенное слово станет для Майло последним.

Так что Майло заткнулся и принялся крутить в голове фильм о давнишнем пасхальном утре, смазанное розовое пятно.

Арабет повертела голову Майло влево вправо, оценивая работу Сиграма.

– С виду подходяще, – сообщила она Томасу и Гобе. – Кто готов возразить?

Они находились в той же комнате, откуда Майло в прошлый раз отправился в воздушный люк. Но теперь здесь было полно народу.

Воздушный люк ожидал четверых соискателей. Похожего на кнут старика с вживленными в ноги пружинами. Молодого однорукого парня, покрытого, точно тролль, густыми волосами. Женщину, которая смогла бы сойти за мужчину, не будь она голой. С такими же голубыми глазами, как у Арабет. Неужели Сиграм вживил все эти приспособления? Зачем такие глаза и пружины? Очевидно, для скорости. Чтобы видеть лучше, прыгнуть дальше, продержаться дольше.

Майло сжал и разжал кулаки. Так или иначе, хотелось поскорее с этим покончить.

– Лучше выиграй, – сказал Гоба, сжимая ему локоть. – Или я тебе лицо обглодаю.

– Без победы, – добавил Томас, – возвращаться не советую.

Из ныряльщиков рабом был только Майло. Единственным, кому хозяева могли угрожать расправой. Остальные, по-видимому, добровольцы. Счастливчики. Или глупцы?

У окна расположились пятеро людей с предметами, похожими на фотокамеры.

– Обозреватели, – сказала женщина-мужчина, пододвигаясь к Майло. – Как в прежнем мире.

– Я так и подумал, – сказал Майло.

– Будут размахивать фотками с твоей мертвой рожей, после того как я размажу тебя по скалам.

– Отлично, – сказал Майло.

Арабет обрызгала ныряльщиков… чем? Горячей водой?

– Светящийся состав, – сказал ныряльщик-тролль, заметив озадаченное лицо Майло. – Чтобы люди отсюда могли видеть, как плавает в космосе твое тело.

– Удачи, – пожелал Майло.

Тролль кивнул, и все они стали пролезать в люк. Ни подготовки, ни отсчета. Просто шшшшшшшшшшш! Пум! И все четверо оказались в космосе. Майло понимал, что нужно бороться. Нужно быть быстрее, чем… Не получилось. Космос вцепился в него и стал растягивать во все стороны разом. Руки и ноги болтались, словно чужие. Он почувствовал, как кожа на скуле лопнула и плоть, клокоча, стала вылезать из раны.