– Надо сказать, что у нас как таковых экономических преступлений нет. Потому что основные дела, которые у нас есть, которые называются экономическими преступлениями, – это деяния, скажем так, против собственности, они определены в разделе УК «Преступления против собственности». Сейчас самые модные – «мошенничество» и «растрата». По большому счету никакой там экономики нет и никаких специальных познаний для их расследования не требуется. А в остальном это гражданско-правовые сделки, чаще всего обычные, в них находят какой-то элемент преступного, как правило искусственно, и переводят в преступление.

– В УПК есть статья 151 – «Подследственность», в ней пятая часть – «Альтернативная подследственность». В этой части все то, что ты называешь модными экономическими статьями, – мошенничество всех видов и растрата. И все органы – и ФСБ, и Следственный комитет, и МВД, естественно, как основной актор – отчитываются о расследовании таких преступлений как об экономических. Нет ли здесь двойного смысла?

– Если понимать УПК буквально, то эти составы должны относиться к подследственности следователя ОВД. Но поскольку существует большая конкуренция между ведомствами, а эти статьи очень вкусные для расследования, их, со ссылками на альтернативную подследственность, расследуют все кому не лень, ссылаясь на то, что якобы выявили эти преступления – а выявлением они называют вынесение постановления о возбуждении уголовного дела. На самом деле это неправильно. По-хорошему, выявлением надо признавать работу над выявлением преступления или что-то подобное. И органам очень нравится расследовать такие преступления, это сейчас их основной хлеб. Куда ни приди, у нас сидят либо мошенники, либо потребители наркотиков. Такое ощущение, что других составов нет. Преступлений против личности у нас достаточно мало, я думаю, что их количество постоянно снижается. А увеличивается как раз количество экономических преступлений.

– Я вчера прочитал доклад «Крепость врастает в землю» под редакцией Кирилла Рогова. Он приводит статистику, показывает, как изменяется отношение к статье 159 УК со стороны следствия ФСБ. И очень интересно то, что удельный вес этих преступлений растет даже по сравнению с преступлениями террористического характера. По твоему мнению, почему ФСБ стала настолько интересоваться статьей 159? Ведь с ней не всегда связаны крупные объемы и очень значимые дела, представляющие интерес для государственной безопасности, чаще всего это мелочь.

– ФСБ и оперативные службы сейчас пытаются лезть во все сферы деятельности, в том числе регулировать экономику. А у нас способом регулирования экономики очень часто является уголовное дело. Они любят выявлять или искусственно выявлять подобные составы, возбуждать уголовные дела, участвовать в переделе собственности. Что касается следственного управления ФСБ, дела террористической направленности и та подследственность, которая у них есть, никому в общем-то не интересны. Всем силовикам интересны деньги, громкие посадки, то, на чем можно отчитаться и заработать, поэтому они сейчас активно лезут в статью 159 УК и такие преступления расследуют.

– Ты давно в профессии, мне интересен твой взгляд на то, как модернизировалось рейдерство в стране за последние десять лет.

– В конце девяностых – начале нулевых было некое частное рейдерство: классические «черные» рейдеры занимались подделкой документов, использованием левых судебных решений, захватывали предприятия. Естественно, они задействовали властные ресурсы, для того чтобы возбудить какое-то дело или что-то заблокировать. Сейчас, мне кажется, мы сталкиваемся в большей степени с государственным рейдерством, когда правоохранительные органы активно участвуют в переделе собственности, открыто поддерживают одну из сторон корпоративных конфликтов, то есть рейдерство негосударственное уходит, сейчас почти нет как таковых бандитов, вот эти малиновые пиджаки, борсетки – их заменили силовики. Но это то же самое рейдерство.

– То есть национализация этого института произошла?

– Да, наряду с полной централизацией бизнеса. У нас и бизнеса по большому счету как такового нет: весь крупный бизнес сейчас связан с государственной собственностью. Либо, если ты занимаешься крупным бизнесом, ты вынужден им заниматься с большой оглядкой на государство, потому что, как только станешь успешным, к тебе придут и все отберут. Сейчас государство постоянно лезет в сферу экономики и использует уголовные дела.

– Не думаешь ли ты, что правильнее было бы убрать из альтернативной подследственности такие «экономические» преступления?

– Я думаю, что да. Следователи Следственного комитета не должны расследовать экономические составы, потому что у них квалификация более узкая. Конечно, было бы правильнее, если бы у нас не было никакой альтернативной подследственности, а все эти дела расследовали бы следователи МВД, они циничные, ленивые, но хотя бы чуть больше понимают.

– Если меня спросят, кто в стране лучше других расследует экономические дела, я назову следователей МВД.

– Ты знаешь, это связано с тем, что у них, как ни странно, нет такой текучки, как в Следственном комитете.

– А почему в СКР такая текучка?

– Система Следственного комитета за последние годы поменялась, и далеко не в лучшую сторону, это уже не то прокурорское следствие, в котором я работал. Понятно, что люди и тогда носили погоны, выполняли приказы, но все-таки наш прокурорский следователь отличался свободолюбием, даже демократическим подходом. Сейчас, мне кажется, в Следственном комитете это целенаправленно изживается, выдавливаются и те следователи, которые могли бы учить, передавать опыт, они все естественным путем вынуты оттуда, а кое-кто вообще привлечен к уголовной ответственности. Следователей МВД больше, и они реже уходят. Может быть, они изначально были настроены на то, чтобы получать дополнительный заработок, поэтому сидят там годами, по 15, 20 лет, и не увольняются. Но вообще, к следователям относятся как к пушечному мясу, в таких условиях они не могут ничему поучиться, и, главное, их некому учить, никто не хочет. Самое важное, чтобы следователи исполняли указания, указания той самой оперативной службы, которая заинтересована только в том, чтобы возбуждались те дела, которые они хотят.

– Я не могу тебя не спросить как бывшего следователя: ты часто форму надевал?

– Практически нет, надевал только на награды, по праздникам, не любил форму, она была колючая, неприятная, в ней было жарко. Ну и вообще, не принято у нас это было, мы ходили в растянутых свитерах, джинсах.

– В такой одежде осматривать место происшествия намного удобнее, чем в форме.

– Конечно. А сейчас они все ходят в форме, причем говорят, что она похожа на форму КГБ и лично Бастрыкин ее разрабатывал.

– Да, и золотые погоны. Как ты относишься к тому, что в составе Следственного комитета следователей как таковых меньше 50 %? Так должно быть либо здесь явное противоречие здравому смыслу?

– Да нет, конечно, так не должно быть. Среди сотрудников Следственного комитета должно быть больше следователей, а не тех, кто просто паразитирует на следствии, таких там действительно больше 50 %: какие-то инспекторы, все они получают колоссальную зарплату, это ведь просто ужас. Нет, конечно, должно быть больше следователей, следователям надо помогать, выращивать их, обучать. А сейчас происходит следующее: доложили, справку срочно представили, подпись, совещание, доклад. Ну куда им деваться? Естественно, они и не умеют, и не успевают.