– Я тоже опасаюсь.

– Как, например, регламентированы сроки давности в КоАП РФ? Судьи путаются. Я обжаловал одно постановление, написал, что дело подлежит прекращению за истечением сроков давности привлечения к ответственности, но мировой судья эти сроки исчислил иначе. В итоге Люберецкий городской суд жалобу удовлетворил. Но неясность нормы осталась – она должна быть прописана так, чтобы мировой судья или полицейский открыл кодекс, прочитал и все понял. Неправильно, когда норму понимают только адвокаты или судьи высшей квалификации.

Вообще, административный процесс – исключительно обвинительный. Сам суд является докладчиком по делу, представляет и изучает доказательства. Ну что это? Это отсутствие гарантий права на защиту: защитникам приходится пробиваться в ОВД, в суды, нет права на бесплатного адвоката. По этим причинам ЕСПЧ постоянно удовлетворяет жалобы на решения наших судов по административным делам. В целом российское законодательство с трудом развивается. Ты сам же видишь: ситуация меняется в лучшую сторону. Тяжело, но движемся. Качество следствия падает, качество кадров ужасающее, но тем не менее законодательство пытается хоть как-то развиваться. Вижу упрек в твоих глазах.

– Это не упрек, я просто удивлен немного, потому что ты один из последовательных критиков нашего законодательства.

– Ты знаешь, я всегда за то, чтобы законодательство было написано простым русским языком. Например, первую часть ГК РФ я считаю прекрасным документом. И посмотри, как мало в нем поправок.

– Так она когда принята? В 1994 году, Сергей!

– Неважно. Вот таким же языком, как первая часть Гражданского кодекса, должен быть написан и Уголовный. Люди писали нормальным русским языком. Во что превратился, например, КоАП РФ, где выдернуто из девяностых, нулевых, а сейчас – последние поправки, последние новеллы ты с ума сойдешь читать, не разобрать, чего они хотят. Вот это нагромождение термина на термин. Там не то что обычный человек не поймет, не поймет даже профессионал, это пособие по избыточному употреблению терминологии. Вот поэтому они уводят весь процесс из уголовного в административный, для облегчения последствий для себя и упрощения работы. Понятное дело, что в уголовном праве им приходится гораздо серьезнее напрягаться. А сейчас им будет сложнее, созданы апелляционные и кассационные суды, председатель регионального суда перестает быть эдаким «мегастолбом». На пути к Верховному суду создаются структуры с разным подчинением.

– Ты считаешь реформу порядка пересмотра приговоров прогрессом?

– Да, если апелляция будет рассматриваться в других судах, кассация будет рассматриваться в других судах, не в тех, которые выносили приговоры, то это шаг вперед. Основная проблема – кадры.

– И задачи, которые кадрам ставят.

– Всегда будут установки кадрам, и мы их прекрасно понимаем, но одно дело, когда один человек дает установки всем и ты потом можешь только выборочно попасть в Верховный суд – у тебя все зависит от одного человека, от установок одного человека. А здесь будут хотя бы три.

– Три клана уже не монополия?

– Да, абсолютно верно. Ты можешь между ними как-то лавировать. Это шанс на независимость суда за счет конкуренции его структур друг с другом.

Существует две проблемы в вопросе фальсификации доказательств. Почему это происходит? Как правило, основная причина – качество следствия.

Я люблю сотрудников полиции в суде допрашивать, я люблю следователей допрашивать, оперов люблю допрашивать, потому что, как бы гособвинитель их ни готовил, ну невозможно, чтобы они не ошибались во время этих допросов, собаку проще говорить научить.

Это вопрос качества, кадровый вопрос. Сейчас, когда начинают набирать с помощью полиграфа молодых пацанов 20–25 лет, они приходят и их начинают доставать: наркотики употреблял, правонарушения совершал? А кто их не совершал, дорогу он, что ли, не переходил в неположенном месте? В итоге набирают дураков. Должны быть здоровые, нормальные люди. Но такие государству не нужны. Это и есть проблема кадров, когда дают установки серьезные люди, генералы, а воплощают их дураки.

– А если и установки дают дураки?

– Тогда и входит в систему фальсификация доказательств, мелкое жульничество. Вопрос квалификации содеянного не стоит. Есть человек задержанный, а дальше нужно найти статью и обосновать, чтобы дело загнать в суд. Но суд у нас превратился в управление процессуального контроля. Отсутствует прокурорский надзор, прокуратура ничем не занимается. А дальше? Внесла прокуратура постановление об устранении нарушений – и что делает следователь? Ничего! Не снимает, к примеру, арест с имущества обвиняемого, которое он передал на хранение рейдерам, и те получают с него доход, например сдают помещения в аренду. Потому что прокурор для него – никто. Ничего не происходит.

Кстати, это была реальная история, и следователя уволили только тогда, когда гаишники поймали его за пьянку. То есть гаишники сейчас сильнее, чем прокуроры. Дальше дело куда идет? Прокурор подписал обвинительное заключение. Прокурор читает дело? Нет! Он должен надзирать за соблюдением закона с момента возбуждения дела и сам же дальше должен представлять дело в суде, как у военных это сделано, это качество совсем другое. И прокурор должен знать и отсекать все нарушения закона. А он не может, у него задача другая – он фактически лишь создает фон, а потом поддерживает обвинение в суде.

Суды чем занимаются? Суд превращается, как я сказал, в управление процессуального контроля и все фальсификации, которые есть, фактически покрывает. Если суд видит, что есть основания для оправдания, возвращает дело прокурору. Прокурор смотрит и говорит: «А давайте на доследование?» Вот в принципе все, чем они занимаются.

Первое, что нужно сделать, – убрать этих дураков, провести кадровую чистку. Кадровая реформа будет, без этого не обойтись.

И самое главное: почему прокурор, следователь и суд не могут противиться системе? Потому что у нас есть второй момент, кроме кадрового, – статистика. Вот если убрать статистику и единственным качеством оценки следствия сделать количество реально расследованных уголовных дел, вот тогда все будет совсем по-другому. Тогда никаких фальсификаций не нужно будет.

– Я знаю, что тебе на это говорят. А как же коррупция? Тогда же можно будет все что угодно хоронить на стадии следствия.

– Вопрос о коррупции, заказных делах всегда будет. Но это вопрос уже об оперативных службах собственной безопасности и об уважаемых товарищах, которых никогда не видно.

старший партнер адвокатского бюро «ЗКС»

– Много говорят об экономических преступлениях, но я очень редко встречаю само определение понятия «экономическое преступление». Как ты для себя его определяешь?