– Известны ли тебе случаи, когда человек, в отношении которого возбуждали уголовное дело, находился под стражей, ему выносили приговор – но все же он смог сохранить свой бизнес?

– Нет, не известны. Бывало, когда человек частично смог сохранить что-то, но чтобы полностью и у него не возникло никаких проблем – нет, таких случаев я не знаю.

– На твой взгляд, каковы основные методы фальсификации уголовных дел? Когда в принципе не должно быть уголовного дела, но что-то квалифицируется как уголовное дело и уходит в суд.

– В основном это просто квалификация сделки как преступления, даже если его нет как такового. Например, человек взял кредит в банке и вовремя не выплатил проценты. Такие вот случаи квалификации нормальных гражданско-правовых действий как преступления можно приводить годами. После возбуждения уголовного дела не используются какие-то хитроумные предметы, приемы, ничего не фальсифицируется. Предпринимателя просто берут под стражу и говорят ему: «Дружище, давай ты сейчас признаешься и еще кого-то оговоришь». Человек соглашается и подписывает признательные показания. Его осуждают в особом порядке. Еще хуже, когда СКР по большим делам возбуждает дело по статье 210 УК – «преступное сообщество»[12], сроки там просто гигантские, до 20 лет. А потом говорят: «Ты можешь остаться участником, а можешь стать руководителем структурного подразделения, тогда у тебя будет от 15 до 20 лет, тебя осудят по особо тяжкому составу, сам понимаешь, какое к тебе будет отношение». Очень тяжело в таких условиях защищать и убеждать себя не оговаривать. Вот такие методы сейчас, нет интеллектуальных приемов, просто тупое давление.

– С огромным профессиональным интересом слежу за твоими публикациями. Обратил внимание на то, что ты пишешь памятки для людей, простые и понятные. Ты в принципе этого делать не обязан, большинство адвокатов ничего подобного и не делают, но ты тратишь свое время. Зачем тебе это надо?

– По нескольким причинам. Во-первых, я хочу вступать в такие уголовные дела, в которых будет допущено как можно меньше ошибок изначально. Во-вторых, я люблю подумать. Когда ты пишешь статью, раскладываешь все, что есть в голове, по полочкам. Я очень люблю делиться мыслями, мне совершенно не жалко, и я буду рад, если кто-то сможет это повторить, доработать, переработать, что-то еще добавить. Чем лучше у нас будет защита, тем нам всем будет лучше.

руководитель центра помощи для желающих обратиться в Европейский суд по правам человека

– В практике ЕСПЧ огромное количество дел против России о преступлениях в сфере оборота наркотиков. С чем это связано?

– Процентов 80 тюремного населения связано с наркотиками, поэтому эта тема касается многих. В основном сидят потребители. Наверное, для правоохранительных органов сделать из потребителя реализатора – дело техники.

На определенной территории есть определенная система сбыта наркотиков, эту территорию контролируют сотрудники правоохранительных органов. В большинстве случаев они осведомлены о поставщике, имеют выгоду с этого. И уничтожить поставщика будет означать одно раскрытое преступление и отсутствие дальнейшего поступления денежных средств. Лучше сохранять эту курицу, которая несет золотые яйца, поэтому основной поставщик будет пребывать в относительном спокойствии, а дилеров, распространителей и потребителей забирают ровно столько, сколько нужно для статистики. Задача стоит не в том, чтобы побороть наркотрафик, а в том, чтобы поддерживать определенную раскрываемость. Материалов, предоставляемых правоохранительными органами, для прокуратуры и суда всегда оказывается достаточно, в любом случае у человека будет срок. Если очень повезет, если адвокаты отработают, то сбытчика смогут превратить в того, кто хранит наркотик. Есть и дополнительная коррупционная составляющая для самих исполнителей. Не секрет, что, задержав человека с наркотиками или спровоцировав его на сбыт, в большинстве случаев сотрудники полиции дают возможность договориться с ними. Чаще всего это провокация, конечно. Редко случается, когда люди начинают бороться и отказываются от того, чтобы откупиться: либо нет денег, либо в данном конкретном случае сотрудники работают на статистику.

– С чем связано снижение порога доказывания по наркотическим делам?

– Для суда – меньше последствий. Ну вернут они дело, но больше же по делу следователи не наработают. Все равно решение надо будет принимать исходя из тех материалов, что есть. На наркотических преступлениях держится система и уголовного судопроизводства, и система ФСИН, и система правоохранительных органов, потому что очень просто работать с потребителем. Если его задерживают, у него, как правило, однотипные преступления на ограниченной территории, которые совершаются из раза в раз. Либо кражи, либо грабежи типовые. Потребителя даже ловить не нужно, рано или поздно он сам попадается просто в силу теории больших чисел. Разовый разбой раскрыть – это 5 %, а если он еженедельно ходит, то тут уже цифры возрастают, доказательства собираются, средств раскрыть преступление очень много. Ну и задерживают его, у него серия, они закрывают сразу множество дел – прекрасная статистика. Кроме того, там, где 10–20 преступлений, человек за какие-то блага, те же самые наркотики, с удовольствием возьмет на себя еще пять – десять эпизодов, на его срок это уже никак не повлияет. Так же вербуют активистов. На таком типовом потребителе система может показать блестящий результат, не прилагая особых усилий. Это не тот вариант, когда человека задержали за один эпизод, а он ушел в отказ, выстроил линию защиты и с ним приходится много лет бороться. Такое невыгодно, за это время они могут без особого труда 50 таких посадить и обеспечить статистику.

Главная проблема, я считаю, в том, что прокуроров лишили процессуальных функций. В начале 2000-х прокуроры и гособвинители были теми, у кого можно было учиться. Я учился на прокурорских представлениях. Была работа, было критическое отношение к следствию. Понятное дело, что они все равно всегда выступали на стороне обвинения, но выглядело это тогда в судах так, что старшие коллеги направляют следствие, указывают, как надо работать, и к этому прислушивались. А когда снизили критерии доказывания, виноват или не виноват человек, решает тот следователь, у кого находится дело. Функция суда в итоге сведена не к определению вины, ведь, когда дело возбуждено, человек уже виноват. А суд оценивает только то, насколько он виноват, какое наказание ему назначить.

– Судьями становятся бывшие оформители – секретари и помощники.

– Да, они хорошо понимают работу сотрудников суда, канцелярии, секретарей. Сотрудники аппарата суда перегружены, но перегружены у нас и врачи, потому что никто не рассчитывает объективно, сколько человек может качественно выполнить определенный объем работы. На такое количество дел, которое есть сейчас у нас, нужно больше судей, потому что, например, можно увидеть у судьи на рассмотрении в день по 40 дел. Она их рассмотрит? Нет, конечно. Те же сотрудники ФСИН в колониях. Неоднократно ставился вопрос о сокращении аппарата ФСИН. А каким образом? Только если передать некоторые административные функции заключенным. Но это не система исправления, когда одни преступники доминируют над другими из-за полномочий, которые их развращают. Практика показала, что лицам, сотрудничающим с администрацией, уже нечего терять, у них моральные приоритеты настолько сдвинуты, что они становятся очень опасными на свободе, – происходит рецидив с какими-то особо тяжкими преступлениями. Они рассчитывают на то, что они с властью где-то договорились. Я считаю, что аппарат ФСИН сокращать не следует, потому что формально они поднимут зарплату на незначительную сумму, а штат сократят в два раза, на людей свалится гораздо больше работы, чем они смогут выполнить, соответственно, упадет и качество работы. Проблема не в секретарях и помощниках, а в том, что сейчас вынесение оправдательного приговора для судьи недоступно. Помимо прочего, судья должен обладать высокой квалификацией. Ведь вышестоящие суды отправляют недвусмысленный сигнал, что они будут очень критически относиться к оправдательным приговорам. Судья при оправдании идет на реальный риск.