– Человек вышел на митинг – согласованный или не согласованный, как мы видим по действиям властей, часто это никакого значения не имеет. Его задержали. Как ему надо себя вести в первые часы после задержания, чтобы впоследствии можно было бы надеяться на обжалование?

– Хотя ситуации, можно сказать, типовые, есть определенные различия: составлен ли протокол задержания, даны ли объяснения, согласован ли митинг – все это имеет значение. Но в целом до адвоката: не просить рассмотрения дела незамедлительно, указать, что есть необходимость в защитнике, указать, что с нарушением не согласен, и дальше в дополнениях отдельно изложить то, что считаешь нарушениями (например, представились ли сотрудники, условия нахождения в автозаке и так далее). От подробных показаний лучше воздержаться и никогда не забывать про то, что ты можешь отказаться от дачи пояснений, поскольку это право, но не обязанность задержанного.

адвокат Адвокатской палаты Московской области

– Что ты думаешь о деле Константина Котова?

– Мое глубочайшее убеждение, что хоть две административки, хоть две сотни административок в уголовку переходить не могут, должен быть четкий состав именно преступления, а не правонарушения, которое было повторено. Банальность скажу: отличие административки от уголовки никто не отменял. Есть общественная опасность – преступление, нет общественной опасности – административка.

Эти позорные дела войдут в учебники, это будет хуже, чем обратная сила более строгого закона в советское время. Нам в советское время преподаватель рассказывал про дело «валютчиков»[13]: смотрите, вот пример юридического кошмара, то, как с обратной силой поступать нельзя. В 1988 году нам рассказывал! А тут административку в уголовку превращают.

– Симулякр либерализации. А как ты относишься к тому, что дело Константина расследовалось трое суток и что рассмотрение жалобы на его арест было назначено Мосгорсудом в день ее подачи в районный суд?

– Это, по сути, нарушение их собственных священных правил. Мы можем что угодно нарушать по материальному и процессуальному праву, но что касается формы обеспечения защиты и участия – это то, к чему они всегда придираются и почему могут формально отменить любое решение суда. А тут такая скорость! Причем я не вижу в ней смысла. Следователя я понимаю: СК хочет быть впереди планеты всей, выслужиться, мол, посмотрите, как мы быстро загнали в суд прецедентное дело, по которому потом можно будет всех привлечь, и Соболь, и всех остальных. Но суду торопиться-то зачем? У меня даже закралась слабая-слабая надежда на то, что хотели изменить меру пресечения на домашний арест при назначении дела, чтобы это не выглядело так, что суд пошел на уступки. Но я слишком хорошо о них думаю.

Самое простое и вероятное – то, что никто не хочет получить по голове, и они сейчас пытаются узаконить быстрее в Мосгорсуде арест, чтобы вышестоящий суд сказал: разбирайтесь там, ребята, сами. Мысли о смягчении нужно отбрасывать.

– Ты знаешь, я думаю, что все эти истории – связанные с Pussy Riot, Кириллом Серебренниковым, когда расследование и рассмотрение дела в суде затягиваются без особых причин, – тоже чему-то учат. Интереснее другое: как они выбирают тех, кому будут предъявлять обвинение.

– Тут я тоже не скажу ничего нового: чем разнообразнее и менее одиозны эти люди, тем страшнее должно быть для остальных. Собаку научили рвать на части, и странно от нее ожидать того, что она вас будет покусывать и лизать. Если уж они взяли такую технологию и такой тренд – «мы можем все и всегда», то им это надо подтвердить. А когда еще, если не в таких делах? Это прямой сигнал: «Ребята, имейте в виду». Но почему-то это не очевидно для всех, люди совсем не понимают, пока не столкнутся с этим сами.

– Скажи, а кто власть в этой системе? Полицейские и нацгвардейцы выполняют указания задерживать людей, бьют их, составляют какие-то нелепые рапорты, а потом подключаются другие полицейские службы – помощники дежурных, дежурные, участковые, которые эти рапорты уже оформляют в виде протоколов об административном правонарушении. Потом в действие вступают судьи, потом прокуроры, которые молчат или поддерживают, потом Следственный комитет, который отказывается даже проверять сообщения о преступлениях полицейских, но моментально наладил конвейер и привлекает к ответственности за малейший поворот головы в сторону силовика. Чьи указания они выполняют?

– Нет центра решения. Есть некая «красная нить», которая идет с самого верха, из администрации президента или Кремля, неважно, и она означает, что вот у нас стабильность, вот у нас нерушимая власть, вот у нас президент, ничего не трогайте, а все, что может этому вредить, – абсолютно вражеская история, естественно, проплаченная из-за рубежа. А дальше – нет никаких четких методичек, есть указание, что все, кто выходит на улицы против власти, – это интервенты, ваша задача – показать, как с ними бороться и что с этим делать. И каждый в меру своих возможностей выполняет поставленную задачу. Менты бьют дубинками, следователи возбуждают дела на ровном месте. И затем они начинают соревноваться, никаких нет установок, и они действуют по самому жесткому сценарию, чтобы, не дай бог, их не обвинили в потакании либералам. Дальше система работает просто на автомате. Потому что, например, по делу Дельпаля[14] они еще посидят, подумают, кто больше принесет. Понятно, что дал добро самый главный, но посмотри, сколько времени прошло. Где посадки, как он сам говорит?

– Это «где посадки?» ведь было сказано про контрабанду. И помнишь, что потом случилось? Статью декриминализировали.

– Ты знаешь, кроме как того, что на тот момент президентом был Медведев, я другой причины, почему это случилось, назвать не могу, потому что ФСБ никогда бы не пропустила эту декриминализацию, будь президентом Путин. И Медведев тогда протащил эту либерализацию каким-то чудом. А рассматривался проект декриминализации статьи 188 УК очень долго, даже мы, будучи таможенниками, в этом участвовали и говорили: «Ребята, это ненормально». Как товарная контрабанда конкурирует с уклонением от уплаты таможенных платежей? Чушь получается. У нас есть состав – «уклонение от уплаты таможенных платежей», причем тут контрабанда? Но разница была большая: две категории «уклонение от уплаты» было в двух частях, вторая часть – до пяти лет максимум. А «контрабанда», часть 4, – особо тяжкое, до 12 лет. Естественно, радостно лепили «контрабанду», где только можно.