«Орлы дерутся, а молодицам перья остаются!» – мелькнула вголове смешная пословица. Нет, Елизавета не собиралась собирать эти перья, несобиралась ждать, чем разрешится схватка этих двух негодяев, ибо Касьян иВольной были сейчас во всем равны для нее, и об участи своего бывшеголюбовника, как и об участи Ульки или хмельного попика, она вовсе нетревожилась. Исконное, извечное, богом дарованное непостоянство души всегдапомогало ей выжить – вот и теперь оно толкнуло на бегство, и Елизавета, забывпро свой потерянный платок, подоткнула подол за пояс, чтоб не мешался, и вновьвломилась в чащу, как испуганное животное. Она держалась к западу, ибо помнила,что именно туда указывала Улька, говоря о карете, в которой должнапутешествовать графиня Строилова со своими «дворовыми».

Елизавета бежала, то и дело оборачиваясь, каждое мгновениеожидая нового нападения, но никого не было, и она припустила во весь дух, безоглядки, надеясь, что оторвалась от преследователей. Тревожило лишь одно: вновьзазвучали обочь шаги, словно кто-то рядом с ее путем так же торопливо ломилсясквозь деревья и кусты. Это не могли быть ни Касьян, ни Вольной – те не сталибы таиться. Улька тоже не стала бы мешать бегству соперницы. Попик едвадержался на ногах – где ему еще и бежать! Ну, знать, на сей раз это точнолеший... «Да черт с ним», – отмахнулась Елизавета, от лешего она уж как-нибудьуйдет, вот от людей уйти бы! На всякий случай она подхватила увесистый кривойсук, споткнувшись о который едва не растянулась плашмя, и, покрепче сжав,погрозила им в ту сторону, откуда слышались шаги. Какая-никакая, а все жоборона!

Елизавета раньше и не предполагала, что может так быстро идолго бежать, но страх поддерживал гаснущие силы, а когда деревья поредели и заними забрезжила неширокая лесная дорога, надежда воистину ее окрылила. Ивсе-таки ноги подгибались, когда она наконец добралась до неказистой двуколки,рядом с которой стояла обычная крестьянская, явно из телеги выпряженнаялошаденка. «Там карета стоит, поедете, как чин ваш того требует!» –презрительно вспомнила она Улькины слова, но, не дав себе ни минуты отдыха,запаленно дыша, вскочила на подножку, подбирая вожжи, чтобы умчаться отсюда какможно скорее и как можно дальше.

Однако что-то мешало ей подняться в повозку, тянуло назад.Елизавета дернула юбку, верно, зацепившуюся за что-то, но не смоглаосвободиться, раздраженно обернулась – да так и ахнула, увидав Касьяна,который, ухватив ее за юбку, стоял рядом, едва прикрытый клочьями окровавленнойрубахи, глядя на молодую женщину узкими, темными глазами, такими напряженными иугрожающими, что Елизавета замерла, облившись холодным потом. Впрочем, ееоторопь длилась недолго: тотчас перехватила вожжи в левую руку, а правойсхватила брошенный на сиденье сук и со всего маху огрела Касьяна по голове.

Раздался ужасный треск... Елизавета даже зажмурилась, думая,что это треснула голова разбойника, но тут руке стало как-то очень легко, и,открыв глаза, она с ужасом увидела, что сук разлетелся на кусочки, а дубовыйлоб Касьяна лишь чуть-чуть побагровел. В следующее мгновение она уже быласхвачена могучими руками водолива, слишком обессиленная, чтобы сопротивляться,и, понимая, что пришла ее погибель, в голос зарыдала коротким, отчаяннымрыданием.

Тут словно бы вихрь прошумел перед ее помутившимся взором, иЕлизавета увидела какую-то зеленую тень, которая выметнулась из зарослей инабросилась на Касьяна с такой стремительностью, что он уронил свою жертву, иЕлизавета упала навзничь в коляску. Что-то больно ударило под ребро, она сновавскрикнула, теперь от боли... Успела подумать: «Значит, это и вправду быллеший», – а потом боль одолела ее и лишила сознания.

Елизавета невольно вскинула руку, защищаясь, и ощутила, чтополулежит на чем-то неудобном и тряском, закинув голову, а солнце светит ейпрямо в лицо.

С трудом владея усталым, затекшим телом, она выпрямилась,села, огляделась – и не поверила своим глазам, увидев, что находится в той жесамой неказистой двуколке, которая неспешно влачится по ухабистой леснойдороге, а лошадью правит какой-то человек в длинном зеленом плаще.

Мгновенное чувство облегчения – это живой человек, а никакойне леший! – сменилось в ее душе тревогою: кто этот незнакомец? Впрочем, тотчасот сердца отлегло: кто бы ни был, он избавил ее от Касьяна! И это не Вольной –у незнакомца русые волосы густо припорошены сединой, плечи пошире, да и ростомон повыше Вольного.

Тут Елизавета спохватилась: а не преследуют ли ихразбойники? Не слишком ли медленно тащится повозка? Она испуганно оглянулась, анезнакомец, очевидно услышав движение за спиной, сказал, полуобернувшись:

– Не тревожьтесь. От души надеюсь, что сломал этому мерзавцушею.

– Куда мы едем? – спросила Елизавета, а он только плечамипожал.

– В Любавино, куда же еще? – и небрежным жестом отмел все еесбивчивые, застенчивые выражения благодарности, так что она смущенно смолкла,не сводя глаз с этой широкой спины, теряясь в догадках, кто ее спаситель.

Насколько она успела рассмотреть, он был одет в серыйкамзол, такие же панталоны, заправленные в высокие, до колен, мягкие сапоги.Так не одевались окрестные помещики! Платье его было дорогим, ткань тонкой,фасон непривычным. Вдобавок этот зеленый грубошерстный плащ, напоминающийодежду горцев-пастухов где-нибудь в Греции, Италии или Швейцарии... Да и волосыего, спадающие почти до плеч, вопреки моде, не знавшие парика или пудры,выдавали чужака. Мягкий, хрипловатый голос был лишен отрывистого нижегородскогооканья, которое всегда смешило Елизавету и казалось речевым баловством. Такхолодновато-правильно и слишком чисто мог говорить иноземец, старательновыучившийся по-русски. Все это было очень загадочно!.. Лицо его Елизаветавидела только в профиль, да и то лишь мгновение, но все же успела заметитьнахмуренные брови, светлые, кажется, голубые глаза, нос с горбинкой и твердыйочерк рта. Черная лента, перечеркивавшая лоб, только прибавляла таинственностиоблику незнакомца.

Что могло привести его в дремучий лес ранним утром? Наохотника он никак не походил, да и не ходят на охоту с пистолетами – а рядом сним на сиденье лежал пистолет. И как он умудрился вовремя прийти на помощьЕлизавете? «Что, если это он бежал за мною украдкой от самого Любавина?» –подумала она и тут же едва не рассмеялась вслух: вот уж это вовсенеправдоподобно!

Конечно, проще всего было бы все выспросить у спасителявпрямую, но он никак не выражал желания продолжить разговор, и широкая спинаего выдавала такую сосредоточенность, словно править лошадью на тряской дорогебыло самым трудным делом его жизни, поэтому Елизавета не решилась егопотревожить, а откинулась на спинку сиденья, вздохнула – и вверилась своейучасти.