и тогда, как предполагал (т. е. в Таганроге.—Евг. Б.')» (14 апреля 1889).

Летние месяцы 1888 и 1889 гг. писатель и его семья проводили на Украине, в жи­вописной усадьбе Луке, вблизи города Сумы. В конце апреля 1889 г. на Луку был пе­ревезен и больной Николай Павлович.

Чехов с восхищением отзывался о пейзажах Луки и об ее обитателях. Писателю нравилась природа Украины, поэтические обычаи украинского народа, и здесь ему жилось как-то по особому привольно и уютно. К сожалению, этот период биографии писателя еще недостаточно обследован. Письма Михаила Павловича дополняют наше представление о жизни семьи Чехова на Украине.

Чехов перебирался на Луку после многих месяцев напряженного труда, после волнений, связанных с первыми постановками пьес. Умевший упорно и плодотворно работать, писатель умел хорошо пользоваться отдыхом, набираясь новых впечатле­ний, наслаждаясь жизнью среди природы, в окружении близких людей. Письма Ми­хаила Павловича доносят до нас живые черты этой жизни.

«Если б ты знал, как хороши наши вечера, то ты бросил бы все, и дачу, и семью, и тотчас бы приехал к нам!— пишет Михаил Павлович.— Ты и представить себе не можешь, как хорошо здесь, когда в воздухе так тихо, что даже лист не шелохнется, и когда Псёл — как зеркало. Прибавь к этому еще запах цветущей липы, бузины и жас­мина, да аромат от только что скошенного сена, которым усеяна наша терраса ради Троицы, да еще луну, точно блин висящую как раз над головой,— и ты будешь иметь полное представление о наших вечерах. Таков вечер и сейчас, когда я пишу тебе это письмо. Сейчас я на террасе. Справа у меня — наш дом, слева — огромный дикий сад, поднимающийся в гору; как раз передо мной сквозь листву и кое-какие постройки бле­щет Псёл и видно желто-розовое, но еще не успевшее потемнеть небо. Откуда-то изда­лека тянутся звуки гармоники и хохлацкой свистюльки. Рядом со мной сидит Маша, только что возвратившаяся из Полтавы, а немного подальше симпатичный Иваненко. Оба читают. В открытое окно из комнат доносятся разговоры Суворина, приехавшего- к нам гостить, ... и Антона. Оба с жаром толкуют о том, какова была погода в Пе­тербурге и Москве, когда дня три тому назад на всю Россию вдруг напали холода... Завтра ожидаем на Луку Свободина ... к 3-му — Ваню, к 7-му — нашего милого виолончелиста Семашко (...) Семашко нанял у нас комнату на все лето, и значит мы будем все лето наслаждаться музыкой» (29 мая 1889).

В музыкальных вечерах на Луке участвовал и пианист Георгий Михайлович Линтварев, страстный поклонник Чайковского. Часто музыка дополнялась живым словом. А. Н. Плещеев читал свои стихи, рассказывал о прошлом. Большое оживление в жизнь Луки вносил и артист Свободин. Видный деятель русского театра, человек большой культуры, Свободин выступал перед обитателями Луки в излюбленных ролях своего репертуара: «Каждый вечер артист Свободин кого-нибудь на Луке представляет: или Плюшкина, или банкира Зонненштейна (персонаж популярной в то время пьесы. Суворина «Татьяна Репина».■— Евг. В.), или кого-нибудь из героев Островского (Сча- стливцева)»,— сообщает Михаил Павлович (1889).

В одном из писем младший Чехов так повествует о дне, проведенном с Чеховым, Свободиным и другими обитателями Луки: «...'прелестная погода, так было в воздухе ароматно, что мы решили воспользоваться этим днем вполне, и чего только мы не де­лали! Раков ловили сотнями; отрывали у них шейки и на эти шейки ловили рыбу. Свободин для курьеза надел фрак и ловил во фраке... (После обеда) мы все, сколько нас было, снарядили флотилию и поплыли вверх по реке. Плыли до заката солнца... После купанья мы с песнями возвратились домой...

Но этого еще мало: Антоша, Ваня, Маша, я, Наташа и Георгий Линтваревы, доктор Глаголев, профессор Тимофеев, (...) Свободин и восемнадцатилетний кадет, которого Антон прозвал „полковником",—все отправились пехтурой в городской сад. Сад такой, что плюнуть и полно. Половину сада занимает театр с пресмешной труппой. Ролей никто не учит. Так, один актер выпалил такие две фразы: „ Я знаю, почему вы любите мою дочь! Вы любите ее потому, что она красивая и хорошенькая!", „ Да, мой друг, с того времени прошло много время!". В саду мы пробыли чуть не до утра... Кстати, о труппе. Когда мы пригласили всех актеров ужинать, они, бедные, так обрадовались, что честное слово не оставили от цыплят даже костей. А один из актеров то и дело вы­крикивал: „Человек! Самую большую рюмку водки!"» (1889).

Во встрече с сумскими актерами автор письма, по молодости лет, увидел только комическую, чисто жанровую сторону. Но ведь за этим ощущается нечто другое, бо­лее серьезное — та нищета и бескультурье дореволюционного провинциального акте­ра, которую не раз изображал Чехов в своих рассказах.

В одном из писем Михаила Павловича рассказано о встрече с бродячими музы­кантами. «Пришел сейчас к нам на Луку странствующий оркестр и стал играть из „ Бок- качио" (оперетта Зуппе.— Евг. Б.у. Мы его наняли на целый день за 2 рубля, и теперь он играет в саду... Сейчас играет вальс „Дунайские волны". Бегу слушать» (6 августа 1889). Не ожили ли эти впечатления через много лет, когда Чехов писал сцену бала в 3-м действии пьесы «Вишневый сад»?

Сообщая Плещееву о своем путешествии на лошадях по Украине, Чехов востор­женно пишет: «Какие свадьбы попадались нам на пути, какая чудная музыка слыша­лась в вечерней тишине...» (XIV, 129). Писатель не мог быть равнодушен к лирически- грустной или задорной украинской народной песне. Об одной из таких песен, популяр­ных на Луке, сообщает в письме рт 6 августа 1889 г. Михаил Павлович:

* Начало письма утрачено.

«Здесь в ходу прелестная песенка:

Баламут, ты выйди з хаты! Хочешь мене закохаты, Закохаты та й забуты. Вси вы, хлопцы, баламуты! Дотиль в свити я и жила, Поки тебе не любила, А тепер що дня я плачу, Поки тебе не побачу!»

Возвращаясь из поездки в Таганрог, Михаил Павлович с нетерпением ожидает встречи со старшим братом: «Вот уже в голубой дали сверкнули Сумы, вот уж и Лука. Поезд скачет мимо нее и останавливается только за две версты. Всё знакомые места... Раздается свисток, столбы крытой платформы мелькают в глазах. Я присматриваюсь к гуляющей по дебаркадеру публике и вижу среди нее Антона. Удивление с обеих сто­рон: он меня не ожидал, а я не ожидал встретить на вокзале его. Он приехал на вокзал, на паре в дышле, чтобы опустить в почтовый вагон письмо. Я воспользовался случаем, и мы покатили. Первый вечер