безмолвно на Николая и иногда горь­ко-горько плакала. Она становилась на колени, касалась лбом пола и, рыдая, подолгу оставалась в такой позе. Часто я входил к ней, старался утешить ее, но, чувствуя, что мои утешения не в силах уменьшить ее материнского горя и, боясь как бы не рас­плакаться самому, выходил из комнаты. Раз как-то я вышел так на крыльцо, смотрю— Саша заказывает плотнику крест, и это еще более убедило меня в том, что Коля умер: раньше я как-то не верил, да не верилось и маме и сестре^...)Николай же лежал на столе с прекраснейшим выражением лица, точно и не умирал и точно сбоку его и не раз­давались рыдания. Ночью причетник читал псалтырь, какие-то старушки вполголоса разговаривали между собой, мать чуть не каждый час входила к Коле, а сестру я на­сильно отправил ночевать к Линтваревым. Я перешел из своего флигеля на ночь к матери.

На следующее утро приехали из Полтавы Антоша и Ваня, печальные и расстроен­ные. Антоша при виде трупа кое-как крепился, чтобы не беспокоить мать, а Ваня

 

 

 

ПИСЬМО Н. П. ЧЕХОВА К ДОКТОРУ Н. Н. ОБОЛОНСКОМУ ОТ МАЯ 1889 г. ИЗ ЛУКИ

Рисунки сделаны H. П. Чеховым и отражают его дорожные впечатления от поездки

из Москвы в Луку

Библиотека СССР им. В. И. Ленина, Москва

рыдал как дитя. На утренней панихиде не выдержал и я, вся наша семья собралась в кучку и плакала, плакала без конца ... К полудню принесли крест и поставили его в саду. Около этого времени я съездил за фотографом, и с Коли была снята фотогра­фия. На карточке он вышел лежавшим на столе и с тем же прекрасным выражением лица(... После вечерней панихиды мама отправилась на кладбище, выбрала там очень поэтичное место для могилы, заказала самую могилу, а я до самого позднего вечера писал на кресте масляными красками надпись на славянском наречии. Надпись вот какова:

1858 — 1889 Николай Павлович Чехов

Вторую ночь провели так же тяжело, как и первую, и еле-еле мама задремывала под мерное, монотонное чтение псаломщика.

Не могу описать вам той печали, тех слез и тех нравственных мук, которые захва­тили всех присутствовавших, когда на следующее утро Колю положили в гроб, и, убрав его цветами и венками, после панихиды стали выносить его в церковь. Мать рыдала, кричала Коле разные слова, сестра еле стояла на ногах, одним словом, не было человека, который бы оставался спокоен. Процессия была скромная, но умиляю­щая: впереди несли крест и хоругви, потом Маша, две барышни Линтваревых и барыш­ня Курганова, все в слезах, несли крышку от гроба с положенным на нее венком; за крышкой следовало духовенство и певчие, а за ними Саша, Антоша, Ваня, я, Ива­ненко и Георгий Михайлович Линтварев несли гроб. За гробом под руку с г-жей Линтва- ревой шла наша бедная мать, а за ними многочисленная толпа. Во всю дорогу к церк­ви звонили в колокола и на каждом угле служили литии. Обедню служили при полном освещении храма, и на панихиде всем присутствовавшим были розданы свечи. Поче­му-то больше половины всех молящихся были дети. Из церкви гроб несли на клад­бище те же, крышку — те же, и процессия шла в том же порядке ... Гроб закрыли только на кладбище и с печалью опустили его в могилу. Над ним был сделан склеп, поставлен крест, могилку убрали цветами, на крест повесили венки, постояли еще несколько времени у могилки и с тяжелым сердцем возвратились домой ...

Колину могилу видно за две версты с трех сторон: с севера, запада и юга. Судьба устроила это, вероятно, для того, что на севере он жил, на западе работал и умер и на юге родился» (22 июня 1889).

Это письмо-дневник правдиво и взволнованно передает атмосферу глубокой скор­би семьи писателя. Оно словно вводит нас в душевное состояние Чехова, вдруг ощу­тившего огромную, ничем не восполнимую пустоту. «Бедняга Николай умер. Я поглу­пел и потускнел. Скука адская, поэзии в жизни ни на грош, желания отсутствуют и проч. и проч.»,— писал Чехов (XIV, 381).

Чехов не мог уже оставаться на Луке, где ему было прежде так хорошо. 3 июля 1889 г. Михаил Павлович сообщал в Таганрог: «Проводили мы Антошу за границу. Ваня поехал сопровождать его до Одессы, и сейчас оба они в Киеве». Как известно, заграничная поездка писателя не состоялась. Чехов на некоторое время задержался в Одессе, где гастролировал Малый театр, оттуда перебрался в Ялту и 11 августа снова был среди своих близких на Луке.

В начале сентября 1889 г. Чехов и его домашние вернулись в Москву. 12 сентября Михаил Павлович писал двоюродному брату: «Основались мы вполне. Дачная жизнь мало-помалу стала забываться, милая Хохландия со своими каштанами, виноградом и тополями уже уступила место шумной и неугомонной Москве, лето уже кончилось и настала осень. Маша ходит в гимназию, мать бегает по хозяйству, Антоша все пишет и пишет. Ваня учительствует и, одним словом,— все вошло в свою колею и ничуть не изменилось с того времени, как ты гостил у нас. Точно лета и не существовало. Дождь льет, как из ведра: страшный ветер свистит в вентиляцию в печке и невольно задаешься вопросом: куда делось лето? Где теперь Лука?»

РАССКАЗ M. П. ЧЕХОВА «ПОЛТО­РАСТА ВЕРСТ». ОТТИСК ИЗ ЖУР­НАЛА «РОДНИК» (1889. JVs 7)

С дарственной надписью: «Антону Павловичу Чехову от автора, 5-го сентября 89 г.»

Собрание С. М. Чехова, Москва

£

/

. ~ г..

ПОЛТОРАСТА ВЕРСТЪ.

 

 

(ИСТО}** ОДНОГО !:v 1СИКТ*И*Я )

Ученика 1-го класса Сумской Алс -санj(веской -i-vaiM Наметь Доро- цк-"ко cnjiik на ypoKt латинскаге ячыкд и (ккознагс 1Ьио гляд"Ьлт» на вис k' i'.» передь мимъ карт. Африки.

ак1. ндр- отворилась л верь и въ ней Показался инспектор v.

i -икс/ ^казаль оиь По­дите сюда'

У бЪднаго гимназиста точно сердце оборвалось, онъ побл-ЬднЬлъ, потом i окрас н1^гь и. оправляясь, подошелъ къ ШсрМ.

Берите свой ранецъ и отправляйтесь нъ приемную!

Дорошенко взялъ свои книги и, все еще боясь и не­доумевая, по шел ъ въ пр»емную Онъ ожида .ъ строгаго диоекторскаго выговора и со страхомъ и греиетомъ до- брелъ до дверей приемной, но ни директора, ни даже над- змратсля оиъ aaicb не встретилт. Онъ увидалъ только на стул* какъ будто громадный черный узелъ и, приглядЪв- !1исI. къ нему.узналъ въ немъ свою тетку Аграфену Ивановну