белыми детьми, как бабушки всех цветов болтают на скамейках… и ей хочется их всех убить. Возвращаясь вечером, Джоэль застает ее сидящей лицом к стене и видит, что вместо обеда она выкурила две пачки сигарет.

— Милая…

— Я хочу умереть.

— Милая…

— Я хочу умереть.

— Да нет же, Лили-Роуз, это не ты хочешь умереть, это женщины, над которыми ты работаешь, все эти замученные, забитые, поруганные женщины… Но все, что ты делаешь, ты делаешь на все сто! Ты так глубоко погружаешься в истории этих женщин, что даже забываешь, что они — это они, а ты — это ты. Послушай, твоя тема действительно взрывоопасна! С ней надо обращаться осторожно, принимать ее в мини-дозах… Милая, ты не думаешь, что тебе пошло бы на пользу показаться какому-нибудь профессионалу, который посмотрит на нашу ситуацию со стороны? Я с удовольствием оплачу сеансы, это не проблема…

К немалому удивлению Джоэля, Лили-Роуз соглашается. Друзья сводят ее с некой доктором Ферзли, психоаналитиком лет шестидесяти ливанского происхождения, чей кабинет находится рядом с кампусом Нью-Йоркского университета на юге Манхэттена. Лили-Роуз сразу успокаивает теплая средиземноморская аура психотерапевтши. Весь первый сеанс она рассказывает ей о проекте своей диссертации.

— Это просто завораживает, — говорит доктор Ферзли. — Это может стать важной книгой. В истории всех этих женщин как будто слышится один и тот же месседж: Ладно, мое тело было захвачено, но я оставлю после себя нечто бестелесное и захвату не подлежащее!

Лили-Роуз говорит, что она в восторге от ее слов.

— Это мужественно с вашей стороны, — продолжает доктор Ферзли, — что вы хотите углубить вопрос о связи между сексуальным надругательством и артистическими чаяниями… Есть какая-то особая причина, по которой вам показалось, что именно вы должны рассказать об этих женщинах?

— Нет, нет, — отвечает Лили-Роуз, — никакой особой причины. Ничего в моей собственной истории, если вы это хотели сказать. Просто… Я невольно видела сходство.

— Однако же вы сказали, что у вас тоже были мысли о самоубийстве в последнее время?

— Да, но это совсем другое дело, — начинает Лили-Роуз… и осекается.

— В чем же разница? — мягко спрашивает докторша после недолгой паузы.

— Я хочу сказать, если я убью себя, тому будет объективная причина: потому что я не могу иметь ребенка. Смерть всех этих женщин была связана с травматическими событиями их детства, как правило, включающими инцест…

Чтобы держать на расстоянии саморазрушительные мысли Лили-Роуз, доктор Ферзли прописывает ей золофт. Теперь она поглощает каждый день антидепрессанты и гормоны, никотин и алкоголь, не говоря уже о валиуме, который пьет на ночь, чтобы уснуть. Различные субстанции ведут химическую войну внутри ее тела, вызывая такие страшные кошмары, что зачастую она вскакивает с постели в три часа ночи, будя мужа.

— Расскажите мне об этих кошмарах, — участливо просит ее доктор Ферзли на следующем сеансе. — Вы их запоминаете? Этой ночью, например?

После долгой паузы Лили-Роуз говорит почти шепотом:

— Это было о corpus luteum.

— О чем?..

— О желтом теле. Говорят, я вырабатываю его недостаточно. Поэтому мне не удается зачать.

— Гм-м… У вас есть какие-то особые ассоциации с желтым цветом?

— С желтым цветом?

На этот раз пауза тянется бесконечно.

Однажды утром, в жаркую погоду, проходя мимо одного из бутиков, в которых Петула учила ее воровать, она видит на тротуаре стойку с одеждой пастельных цветов и ценник сверху: ВСЕГО 7,99 $! Она быстро перебирает наряды, остановившись на хлопковом ансамбле, желтом в красный цветочек — топик и бриджи, — и смотрит на размер. Потом легкими шагами входит в бутик, достает кошелек и покупает его, даже не примерив.

— А дальше?.. — спрашивает доктор Ферзли.

— Нет, нет, ничего… На этом воспоминание кончается.

— Хорошо… Что ж, наверно, пришло время закончить и наш сеанс… Однако не стесняйтесь, звоните мне, если еще что-нибудь вспомните… Или даже просто поболтать.

Бостон, 2008

В августе Фелиса приглашает тебя присоединиться к ней в Бостоне на карибском карнавале. Джоэль и Лили-Роуз в восторге, они оплачивают тебе поездку и удваивают карманные деньги на неделю.

Фелиса встречает тебя на том же автовокзале, где Лола встречала Лили-Роуз сорок лет назад; как и они, вы идете вдоль по улице Тремонт под ручку. Фелиса принарядилась по такому случаю в шорты с розовыми пайетками и маленький топик, ты же щеголяешь в черных джинсах в обтяжку и дорогой белой мужской рубашке от Сакса: подарок Лили-Роуз этой весной на твое шестнадцатилетие.

Вы еще не дошли до площади Дадли, Шейна, а музыка сока[39] уже начинает тебя мучить. Она будто зовет тебя! Увы, как ты ни напрягаешь свои силы, ритм входит в тебя, но ты не входишь в ритм. Внезапно вас подхватывает, несет и уносит ликующая толпа, все эти цветные, которые идут за повозками, раскачиваясь, подпрыгивая и приплясывая. Для тебя очевидно, что эти люди не афроамериканцы, что они выросли в другом месте, где им позволено было дышать, где их душа была не так придавлена тяжестью расизма, прошлого и настоящего, а тело не так изуродовано скверной едой, наркотиками и яростью. Пронизанные фольклором и священными ритуалами, они провели долгие недели за шитьем костюмов и сооружением повозок для этого карнавала, напитываясь ритмом чатни — наполовину калипсо[40], наполовину индийским, — и вот, в какой-то спокойной радости или радостном спокойствии, они идут по бульвару Мартина Лютера Кинга в ритме steel drums[41] Тринидада. Как будто весь мир — павлин, вокруг них бушуют краски: колеса из перьев в окружении других колес из перьев, темно-синий в окружении ярко-зеленого, в обрамлении конфетно-розового, белизна и золото повсюду и пламенеющие султаны, красно-оранжево-золотые; огромные маски, воплощающие африканских богов; мужчины, в одежде с леопардовым принтом с королевскими метками, расхаживающие на ходулях. Вытянутые, пятиметровой высоты сооружения из перьев, такие тонкие, что дух захватывает, медленно скользят по улице. Тысячи людей танцуют, шагают и празднуют, посылая тебе сияющие улыбки и теплые взгляды. Как и жители Гарлема в прошлом году, эти антильцы убеждены, что ты одна из них, но они ошибаются, Шейна, ты из никого. Недостаточно иметь темную кожу: никто не научил тебя надевать на голову корону из золотых перьев, обнажать живот, покрывать руки листьями из зеленых блесток. Фелиса то и дело встречает людей из своего квартала или из своего детства, называет их братом и сестрой, она не задумывается, умеет ли танцевать, имеет ли право танцевать, танцует ли убедительно, — нет, она просто танцует, и точка. Она подпрыгивает, и ее большая грудь подрагивает, она подбадривает тебя, мол, присоединяйся, но