* * *

В Институте архитектуры я всегда бывала с удовольствием. До рождения Билли ходила сюда на выставки, пила кофе, покупала книги и открытки. Сегодня по дороге я увидела старика, мывшего каменные ступени Института физики. Над стоявшим рядом ведром вился пар, и пахло хлоркой. Потом я прошла мимо молодой китаянки, одиноко сидевшей на расстеленной на тротуаре циновке. На ней была желтая рубаха с черной надписью: «Истина – Доброта – Терпение». Видимо, девушка выступала в поддержку движения Фалуньгун.[7]Разведя ладони, она направляла поток энергии на китайское посольство через дорогу. Я присмотрелась: здание ничем особенным не отличалось от прочих, расположенных в этом престижном районе, разве что на крыше торчала очень большая антенна. Китаянка не отводила от посольства решительного взгляда. У нее был плакат с описанием пыток и казней участников движения. Она смотрела на посольство, а оттуда – смотрели ли на нее?

С трудом отворив тяжелую стеклянную дверь, я прошла по мраморному полу, повторяя в уме, словно заклинание: «Истина – Доброта – Терпение». Хейя уже сидела в дальнем углу кофейни. Выглядела она, как всегда, безупречно, но была очень бледна. На меня едва взглянула. А я посмотрела на нее иным, чем обычно, взглядом, мысленно сравнивая сияющую красотой девушку с фотографии и эту повзрослевшую опытную женщину. Сияние ушло.

Со мной она не поздоровалась. Я села и заставила себя говорить спокойно. Ведь я же редактор, а она – моя подчиненная.

– Привет. Спасибо, что согласилась прийти. Ситуация для нас обеих непростая.

Хейя смотрела мне через плечо – на официантку. Я заказала капучино, она – цветочный чай.

– Не вижу, как давние события моей личной жизни могут повлиять на наши профессиональные отношения. – Сказано холодно и вполне в ее духе.

– Ты должна понять, что это неудобно, – пояснила я. – У тебя были отношения с Маркусом; мы с ним женаты, а с тобой – коллеги.

– Да. Мы с Маркусом были вместе девять лет.

Хейя смотрела на меня с обычным непроницаемым выражением. У нее под глазами лежали темные, почти синие круги.

– Это было в Хельсинки? – Я старалась говорить ровно. Девять лет – большой срок. Я с Маркусом чуть больше двух лет.

Официантка принесла наш заказ: поставила перед Хейей маленький белый чайник, передо мной – большую чашку капучино. Хейя дождалась, пока она уйдет, и только тогда заговорила:

– «Первая любовь» – так это называется. Первые для нас обоих настоящие отношения. Мы, можно сказать, вместе взрослели.

Намекает, что у нее на Маркуса какие-то права. А ведь это не она его бросила. Маркус сам от нее ушел. Больше всего меня интересовало, почему она захотела работать в журнале, почему такая резкая смена карьеры? Видимо, чтобы быть поближе к Маркусу и ко мне.

– Маркус рассказывал, ты работала ведущей в новостях. Совсем другое дело – писать статьи о зданиях, верно?

Хейя пожала плечами.

– Я серьезно увлекаюсь архитектурой.

Я подождала. Ответ дурацкий, но продолжать она не стала. Я попробовала еще раз:

– Хейя, я вот что хотела сказать: надеюсь, мы сможем работать нормально, без недоразумений.

– Если ты не забыла, я еще в апреле предлагала взять на себя часть твоих обязанностей.

– Да. И, как выяснилось, в том не было нужды, – твердо сказала я.

Она посмотрела на меня чуть насмешливо.

Я положила в кофе сахар и стала размешивать. Интересно, знает ли она, как я опозорилась на заседании правления? Мог Филип ей разболтать?

– Странное совпадение, правда? Мы работаем в одном журнале.

– Не понимаю, о чем ты.

– Просто не хочу, чтобы твоя давняя связь с моим мужем помешала нашей работе.

– Мне – не мешает. Все это несущественно, – спокойно ответила она. – О встрече попросила ты.

Да, попросила я и теперь видела, что в нашем поединке перевес на ее стороне. И ни секунды ей не верила: как же, «несущественно», не зря ведь она пришла работать туда, где работаю я.

– Вряд ли это так уж несущественно.

– Нет ничего удивительного в том, что я хочу поддерживать контакт с человеком, с которым была связана много лет. Ты делаешь то же самое.

Хейя смотрела мне прямо в лицо; у меня засосало под ложечкой. Конечно, она намекает на Эдди. Она видела нас в тот день, когда он пьяный явился в редакцию. Видела, как мы обнимались. Сказала ли она Маркусу? Так вот что означает его фраза про мои секреты. Я глубоко вздохнула и пошла с козырной карты.

– У нас маленький сын, и мы пытаемся создать семью.

Она холодно улыбнулась. Напрасно я сказала «пытаемся».

– Да, у Маркуса очень развито чувство ответственности. – Хейя смотрела на меня с откровенным презрением. Она хотела меня ранить, намекая, что Маркус со мной только из-за сына. Она была совершенно невозмутима и одновременно полна злобы.

Мне хотелось выплеснуть кофе в это надменное лицо, чтобы горячая жидкость обожгла ей кожу и стекала коричневыми струйками на светло-голубой джемпер.

– Он прекрасный отец, – сказала я.

– Да, наверняка. Беременность, я полагаю, была незапланированная?

Она снова взглянула мне прямо в лицо, и я опустила глаза. У меня вспыхнули щеки. Откуда она узнала? Значит, Маркус проговорился. Незапланированная – в ее устах это звучало, как нечто грязное, непристойное. Она ничего не сообщила о себе, а меня почти лишила уверенности в нашем с Маркусом будущем.

– Иногда незапланированные события бывают очень приятными, – произнесла я и решила уйти, пока еще владею собой. – Увидимся в понедельник.

Резко встав, я задела столик. Недопитый кофе разлился, и Хейе тоже пришлось вскочить. Несколько капель попало на нее; она только губы сжала.

– Я случайно, – сердито, словно она меня в чем-то обвиняла, бросила я. – Химчистку я оплачу.

И выскочила на улицу.

* * *

Взбежав по лестнице, я отперла дверь и влетела в кабинет. Маркус по-прежнему спокойно сидел за чертежным столом. Его невозмутимость взбесила меня еще больше.

– Я сейчас говорила с Хейей, и она заявляет, что ты со мной только из-за сына! Это ты ей так сказал?

Он поднялся.

– Ты встречалась с Хейей?

– Да. Ты же ничего не говоришь про…

– Где Билли?

– Ты сказал ей, что моя беременность была незапланированная?