Стоило первым лучам солнца обозначить горизонт, девушка, скрипя зубами и морщась от боли, спустилась вниз и заковыляла дальше. Она не обнаружила под деревом никаких следов, но ее не покидало ощущение преследования. Она словно чуяла на себе чей-то взгляд с тех самых пор, как оказалась на земле.

Небо просветлело, и слой облаков напоминал тонкую пленку белесого дыма. Солнце прогрело землю, воздух стал похож на теплый песок: сыпался в рот и нос и царапал горло. Погода налаживалась, но девушке было не до того. Последние час или два Аня брела не разбирая дороги, постоянно спотыкаясь и не падая только благодаря часто растущим деревьям. Во рту пересохло, а тело знобило, притом что спину жгло огнем, и все это под ухающий шум в ушах. Аня уже не сомневалась, что за ней идут: несколько раз боковым зрением она улавливала тень, маячившую позади, между ровных стволов. Слишком яркое освещение не позволяло разглядеть как следует, девушка могла лишь догадываться, кто это. Ее состояние оставляло желать лучшего, вот только обоняние-то осталось прежним: время от времени ветер доносил до нее отчетливый запах болота.

Аня понимала, что рано или поздно монстр ее догонит, вдобавок в рану попала инфекция, что не удивительно при внешнем виде этого существа, а может, оно само вырабатывает какой-то яд. В любом случае рана значительно ослабила ее и будет ослаблять, пока болотный мутант не решит напасть снова. И этот раз будет последним.

Чего Аня не могла понять, так это почему она все еще идет, почему не сдалась и даже ни разу не упала, хотя возможностей представилось множество. Да, она по-прежнему не хотела умирать, но сейчас ее желание как никогда не совпадало с физическими возможностями, и, тем не менее, Аня упорно шла вперед, словно что-то подгоняло ее. Желание жить? Или что-то другое?

Девушка уже не соображала, куда идет и зачем, когда внезапно из зарослей вывалилась на утоптанную тропинку. Отсутствие препятствий в виде кустарника и высокой травы она восприняла как невиданное счастье, и не важно, откуда здесь взялась эта дорожка. Все тревожные предчувствия в ней словно уснули, и Аня целенаправленно пошла по примятой траве, едва волоча ноги. С каждым шагом силы покидали ее, девушка находилась буквально в полубессознательном состоянии, а тело работало само по себе. Весь окружающий мир слился в сплошную мешанину из хаотично разбросанных фрагментов и деталей: плывущая рябь травы, мозаика опавших листьев, блеклое и в то же время яркое небо в кривой сетке черных трещин ветвей. Все это то появлялось в поле зрения, то пропадало, накладывалось друг на друга, кружилось. В голове не осталось ничего, кроме равномерного шума и одной-единственной мысли: «Иди… иди… иди…», пока среди пестрого круговорота не вынырнули бревна, сложенные одно на одно, черные, старые, размытый силуэт в темном проеме.

«Пришла».

Аня рухнула на землю, словно марионетка, у которой обрезали ниточки, а сознание ее покинуло еще раньше, и падения, как и удара об землю, она уже не почувствовала.

* * *

Хорошо быть дома. Дом – это спокойствие, уют и безопасность. Где бы ни оказался человек, он всегда стремится вернуться домой, особенно если это человек, потерявшийся в глуши вдали от признаков разумной жизни.

Аня находилась дома, в тепле и покое. Никакой боли и страха. Тихонько треплет занавески ветер, пахнет едой, настоящей… но в то же время она понимала, что все это ей снится. Сейчас она откроет глаза, и снова вернется боль, и этот кошмар с запахом пыли, сухих листьев и болота. Аня хотела остаться во сне как можно дольше, но, как это обычно бывает, чем сильнее стараешься спать, тем хуже спится. Сознание, будто наполненный воздухом шарик, стремительно поднималось на поверхность, и никакие усилия не могли удержать его в небытие.

Аня нехотя открыла глаза. К ее удивлению, реальность мало чем отличалась от сна: она действительно находилась в доме, а точнее в избе. Они часто упоминались в сказках из Аниного детства, поэтому старенький тесный домик, пропахший сырым деревом и сеном, но чистый и ухоженный, она опознала сразу. Тепло – значит, здесь есть печка, и еще пахнет едой. Нет, ей не приснилось, тут и вправду есть еда! Но секундная радость мигом сменилась тревогой: еду кто-то приготовил – девушка в доме не одна. Впрочем, желудок не разделял опасений своей хозяйки и, почуяв съестное, требовательно заурчал. Аня зажмурилась, понимая, что предатель выдал ее с потрохами и теперь, кто бы ни находился с ней в помещении, он непременно обратит на нее внимание, поэтому не сразу услышала тихий свистящий смех.

Все это время девушка лежала лицом вниз на длинной скамье, в деревнях эту часть интерьера обычно называли лавкой. На ней было постелено что-то вроде сукна или домотканого коврика, старого, сплошь в заплатках, – зато не голые доски. Аня старалась не шевелиться, потому источник звука оставался вне поля ее зрения.

– Да не мружись, видать же, не спишь!

Звук человеческой речи вызвал у девушки странную смесь из радости и беспокойства, словно ее личность за время скитаний разделилась надвое, и первая безумно рада наконец встретить живого человека, каким бы он ни был, а вторая во всем готова видеть подвох и опасность. И в целом они обе были по-своему правы.

– Ну? Чего лежишь? Поднимайся, теперича можно…

Аня попыталась прикинуть, кто с ней говорит: голос был мужским и, судя по отдельным словам, его обладатель не молод. Старик в Зоне? Кто в своем уме станет жить здесь в таком возрасте?

Девушка помедлила, но все же приняла сидячее положение. Спина еще болела, просто эта боль была ерундовой по сравнению с тем, что она пережила… когда? Сколько времени прошло?

– Ты спала двое суток, – снова зазвучал тот же голос, и Аня принялась рассеянно искать его источник. В стене ярко сияли два окошка, наполняя комнату густым, как молоко, светом, и в нем не сразу удалось разглядеть худощавую фигуру.

– Тута я, тута. Сюда гляди. – Дедок сидел напротив, на такой же лавке сбоку от окна, и был практически неразличим в интерьере своего дома, казался его частью или дополнением. Среди стен, увешанных гирляндами из сушеных корней, пучков трав и разных плодов, наравне с одеждой и какими-то тряпочками, дед сам выглядел как сушеный корнеплод в поношенных штанах и латаной клетчатой рубахе. Макушку старичка прикрывал головной убор наподобие дачной панамы, «картуз» – пришло на ум старое, но смешное слово откуда-то из глубин забытого детства. Когда-то эта шапка была белой, теперь же казалась грязно-серой, с пятнами от долгой носки. Оно и неудивительно: где старику ее выстирать? Разве что в речке прополоскать.

– Везущая ты девка. Ищо бы чуть-чуть, и съел бы тебя этот… – дед хохотнул, – чорт болотный. Как чуяла, куда идешь.

«Как же он тебя не съел, дедуля?» Аня хмыкнула, обнаружив под футболкой плотный корсет из бинтов. Нет, не бинты это: ткань, порезанная на полосы. Где тут возьмется столько бинтов, чтобы всю спину замотать?

– А мне-то что? Я его палкой-то и прогнал.

Девушка удивленно подняла глаза. Разве ее вопрос прозвучал вслух? Или простое совпадение?