Она решительно смотрела на них, когда они закивали головами. Только бабка Марозова не выглядела убежденной. Когда Венда наткнулась на ее взгляд, старуха загадочно улыбнулась. Девушка выдержала этот взгляд, а потом, пройдя мимо хозяина дома, направилась к калитке.

– Так не должно быть, – кинул еще Олестко, когда она уходила. Он вежливо остановил ее. – Мы должны выбрать хранителя, и быстро. Жаль, что ты отказалась.

Она скривилась, но быстро взяла себя в руки.

– Возвращайся уже, ну же, – буркнула она.

– Ладно, я заканчиваю ворчать. Только прошу, чтобы ты еще пришла к роженице.

– Конечно, – она улыбнулась.

Марозова наблюдала за ними, продолжая кидать на Венду странные взгляды. Девушка кивнула на прощание и отвернулась с впечатлением, что вызвали ее не к роженице, потому что бабка прекрасно знала, отчего дети рождаются с такими шрамами.

Она пришла сюда, чтобы пройти какое-то испытание.

И не могла решить: взяв вину на себя, она победила, или, соврав, потерпела поражение.

* * *

И вот тогда это началось. Она об этом не знала, но именно в тот момент она вступила на путь, с которого нельзя было свернуть. Род, благосклонный хранитель семей и деревень, уже решил ее судьбу.

А может, он сделал это намного раньше? Может, так должно было быть всегда? Кто же из людей про то знает?

Олестко пришел со своей семьей в рощу, улыбкой здороваясь с девушкой. По правде говоря, до Венды доходили слухи, что мужчина обвинил ее в шрамах на теле его сына, но сам он ей ничего не говорил. Да и не всегда следует верить тому, что крестьяне в корчме после нескольких кружек меда болтают. Она и сама солгала Олестко, поэтому могла ожидать последствий. Но нежность, какую он проявлял к ребенку и жене, не ускользнула от ее внимания и утвердила в том, что она поступила правильно, не выдав правду.

Легкий ветерок с полей пах нагретой солнцем землей. Она любила этот аромат. Он знаменовал самые теплые и длинные дни года.

По тропинке от деревни приближался крепкий, молодой, хотя потрепанный жизнью мужчина, ведя за руку трехлетнюю девочку.

«Еще и они», – подумала Венда с гордостью. Свавер и Лань, следующий маленький шаг, следующее задание, которое помогло ей понять, что она готова.

Едва заметным кивком она поздоровалась с мужчиной. Воспоминания прошедших нескольких дней казались такими далекими, словно прошел уже месяц.

* * *

Время после похорон Имира прошло очень быстро, и каждое утро приносило новую неожиданность. Большинство из них имели сладковато-горький привкус.

Один за другим заболели несколько детей. Не было в этом ничего особенного, дети часто болели и, к сожалению, часто умирали. Но теперь болезнь была какой-то странной. Во всех случаях руку приложили духи, и Венда начала беспокоиться о том, что говорят другие: может, ей все же стоит стать хранителем, как хотела деревня, и четко обозначить свое присутствие, чтобы духи знали, что не могут безнаказанно наведываться в долину?

Все же она колебалась.

Много раз она ловила себя на том, что высматривает у леса волка, но нигде его не видела. Сначала она думала, что тот ушел, но несколько дней назад, ночью, над долиной разнесся одинокий вой, и она поняла, что он все еще где-то тут. Он просто за ней больше не следил. Все было, как раньше, до того, как они встретились, и в то же время по-другому, потому что она уже знала о нем.

Все чаще она высматривала угрюмого мужчину с золотыми глазами, потому что тот, хотя и был опасен, оказался единственным свидетелем того, что она пережила на самом деле. Ей не с кем было поговорить про то, что случилось. Она чувствовала вину за смерть Имира. Она ощущала себя иной и злой. И нуждалась в ком-то, таком же ином и злом.

Но волк ее оставил. Она была одна.

Вечерами, когда она листала книги или смешивала мази и эликсиры, воздух дрожал от воя, от которого у жителей долины по спине ползли мурашки, и они плотнее закрывали окна. Венда повернула голову в сторону руин и пожалела, что настаивала, чтобы он оставил ее в покое. Хранитель был прав, говоря, что следует быть осторожным в своих желаниях, ибо они могут сбыться.

Изба Олестко готовилась к визиту рожаниц, и Венда тоже должна была быть там. Рожаницы всегда приходили на третью ночь после рождения ребенка, чтобы решить его судьбу. Никто их никогда не видел. В ту ночь мужчины уходили из дома, а женщины готовили угощения. Угол избы с младенцем ограждали так, чтобы его не было видно. Малыш оставался один, пока около полуночи три помощницы Рода не зависали над колыбелью, определяя продолжительность жизни младенца, богатство или бедность и оставляя на лбу невидимый знак.

Венда пришла поздним вечером, сразу от Ларса, у которого шестимесячная дочь Малина тяжело заболела и металась в колыбельке, пылая от горячки. Знахарка сбила температуру цветами липы и пижмы и обложила ее компрессами с холодной водой. Малышка не хотела пить, поэтому она добавила сок малины и мед, которые усиливали снадобье. И, наконец, по просьбе Ларса разрубила тень ребенка железным топором, уговаривая ее забрать болезнь девочки. Она не была уверена, что поможет, но сейчас это было все, что она могла сделать. Оставалось только ждать.

Поэтому, когда она сидела за столом в избе Олестко, то мыслями была еще в доме Ларса. Усталость усугубляла беспокойство и бессилие, наполняющие ее сердце. Дети умирали так легко, а она была такой неопытной.

Сначала ей с трудом удавалось бороться с усталостью, но потом до ее ушей долетел разговор женщин. Она прислушалась. Они как раз говорили про болезни детей, и каждую минуту кто-нибудь из них кидал уважительный, а порой и восхищенный взгляд на Венду.

Приближалась середина ночи, когда кто-то постучал в двери. Женщины обменялись взглядами, а мать Насты пошла открывать. Нервный стук в двери ночью не предвещает ничего хорошего.

– У вас Венда? – донесся до них приглушенный мужской голос.

– Да, сейчас позову, – ответила женщина.

Но звать не пришлось, так как девушка уже подошла к дверям.

За порогом, в мерцающем свете факела, ждал бледный и уставший мужчина. Она узнала Свавера, рыбака, отца Лани. Знахарка поняла, что он пришел из-за ребенка.

– Венда, – мужчина с отчаянием уставился на нее. – Помоги. Лань весь вечер таращится в одну точку и дрожит, как от лихорадки, бледная, словно полотно. Ничего не говорит, не отвечает. Помоги!

Знахарка кивнула, вернулась за своей шалью и котомкой с травами.

– Возьми, – Наста подала ей вещи. Они обменялись понимающими взглядами. – Иди, иди, – поощрила ее молодая женщина. – Мы угостим рожаниц. Иди, я все понимаю. Ребенок важнее.

Девушка снова с благодарностью кивнула. Она и так не была душой компании. Венда завязала толстый зеленый платок, а забирая сумку у Насты, сжала ей руку.

– Я уверена, что рожаницы предскажут твоему малышу долгую и благополучную жизнь, – улыбнулась Венда.