Рози улыбнулась, и Анна улыбнулась в ответ.

— Надеюсь, вы появитесь на пикнике, Рози? Мы намереныустроить его в Эттингер-Пиерс. Лишние руки нам никогда не помешают.

— Я обязательно приду, — заверила ее Рози. — Конечно, еслимистер Леффертс не решит, что я недостаточно хорошо поработала за неделю и незаставит меня трудиться и в субботу.

— Сомневаюсь.

Анна встала из-за стола и, обойдя его, приблизилась к Рози;Рози тоже поднялась. И только сейчас, когда разговор практически закончился, ейпришел на ум самый элементарный вопрос:

— Анна, а когда я смогу переехать в новую квартиру?

— Хоть завтра, если захотите.

Анна наклонилась и подняла картину. Она задумчиво посмотрелана слова, написанные углем на обратной стороне полотна, затем повернула ее ксебе.

— Вы сказали, она странная, — сказала Рози. — Почему?

Анна ногтем постучала по стеклу.

— Потому что женщина располагается в самом центре, однакоизображена спиной к зрителю. Мне такой подход к рисунку, который во всехостальных отношениях выполнен в традиционной манере, представляется весьмаоригинальным. — Она бросила искоса взгляд на Рози, а когда заговорила снова, вречи слышалась некоторая неловкость, словно она извинялась. — И здание уподножия холма не вписывается в перспективу, если вы заметили.

— Я знаю. Человек, который продал мне картину, сказал обэтом. Мистер Леффертс считает, что автор сделал это намеренно. Иначе, как онутверждает, потеряются какие-то детали.

— Наверное, он прав. — Взгляд Анны задержался на картине ещена несколько секунд. — Все-таки в ней что-то есть, правда? Что-то от штиля.

— Простите? Я не совсем поняла, что вы имеете в виду. Аннарассмеялась.

— Я и сама не понимаю… как бы там ни было, в ней есть нечто,заставляющее меня вспоминать романтические новеллы. Сильные мужчины, страстныеженщины, гормональные вихри. Штиль — единственное слово, которое приходит мне вголову, ничего лучшего для описания своих чувств я подобрать не могу. Что-товроде затишья перед штормом. Может, потому что небо такое? — Она опятьповернула картину и посмотрела на надпись углем. — Не это ли в первую очередьпривлекло ваше внимание? Ваше собственное имя?

— Нет, — покачала головой Рози. — К тому времени, когда яувидела надпись, я уже знала, что куплю картину. — Она улыбнулась. — Пожалуй,это просто совпадение — из тех, которым нет места в обожаемых вамиромантических книгах.

— Понятно. — Однако весь вид Анны свидетельствовал о том,что она совершенно ничего не понимает.

Анна провела подушечкой большого пальца по надписи. Буквылегко размазались.

— Да, — сказала Рози. Неожиданно, без всякой на то причины,она ощутила прилив тревоги. Как будто в этот момент в том другом часовом поясе,где уже начался настоящий вечер, кто-то подумал о ней. — В конце концов, Роуз —довольно распространенное имя, в отличие от Евангелины или, к примеру,Петронеллы.

— Наверное, вы правы. — Анна передала ей полотно. — Ивсе-таки забавно, что название картины выведено углем, согласитесь.

— Почему же?

— Уголь очень легко стирается. Если надпись не защитить — ана вашей картине она не защищена, — она превращается в грязное пятно буквальноза считанные дни. «Мареновая Роза». Думаю, это было написано совсем недавно. Нопочему? Сама картина выглядит почтенно, ей, должно быть, лет сорок, и я неудивлюсь, если на самом деле она написана восемьдесят или сто лет назад. И вней есть еще одна странная деталь.

— Какая?

— Отсутствует подпись художника, — сказала Анна.

Норман покинул родной город в воскресенье, за день до того,как Рози должна была приступить к новой работе… работе, с которой она вряд лисправится. Во всяком случае, ей так казалось. Он уехал автобусом компании«Континентал экспресс», отправлявшимся в одиннадцать ноль пять. Им двигали немотивы экономии; он поставил перед собой задачу — жизненно важную задачу —проникнуть в мысли, в сознание, в голову Роуз. Норман до сих пор не желалпризнаться самому себе, насколько сильно потряс его абсолютно неожиданный уходжены. Он старательно убеждал себя в том, что его в первую очередь вывело изсебя похищение кредитной карточки — только похищение карточки, и ничего более,— однако в душе понимал, что это не так. Хуже всего то, что у него не возниклони малейших подозрений. Ни малейшего предчувствия. Даже интуиция не сработала.

В их семейной жизни был продолжительный период, когда он могпохвастаться тем, что знает каждую ее мысль при пробуждении, может с почтистопроцентной уверенностью сказать, что ей снилось ночью. Тот факт, что всеразом изменилось, сводил его с ума. Самые сильные страхи — не выраженныесловесно, однако не совсем укрывшиеся от глубинного самоанализа — он испытывал,когда думал, что она, возможно, замышляла и планировала побег в течение недель,месяцев, а то и года. Знай он правду о том, как и почему она сбежала (говоряиначе, знай он о единственной капельке крови, которую она обнаружила напододеяльнике), он, пожалуй, чувствовал бы себя спокойнее. А может, и наоборот,нервничал бы сильнее, чем когда-либо.

Как бы там ни было, он понял, что его первоначальноенамерение — снять, выражаясь образно, шляпу мужа и надеть фуражку полицейского— ошибочно. После разговора с Оливером Роббинсом он решил, что должен снять обаэтих головных убора и надеть что-то из ее гардероба. Он обязан думать точно также, как и она, и поездка автобусом, в котором покинула город Роуз, призванаположить начало этому преображению.

Он поднялся по ступенькам в автобус, держа в руке сумку свещами первой необходимости и сменой одежды, и остановился у сиденья водителя,глядя на проход между креслами.

— Решил передохнуть, приятель? — раздался голос следующегоза ним мужчины.

— Решил узнать, каково чувствовать себя со сломанным носом?— мгновенно отозвался Норман. Стоявший за ним пассажир счел за благопромолчать.

Норман задержался еще на несколько секунд, решая, на какоекресло он (она) сядет, затем двинулся по проходу, пробираясь к выбранномуместу. Она ни в коем случае не пойдет в самый конец автобуса; его брезгливаяженушка ни за что не согласится сесть рядом с кабинкой туалета, разве что понеобходимости, если все остальные места заняты, однако хороший друг НорманаОливер Роббинс (который и выписал ему билет — как и ей) заверил его, что рейс водиннадцать ноль пять практически никогда не бывает переполнен. Она не сядетнад колесами (очень сильно подбрасывает) или близко к кабине водителя (слишкомподозрительно). Нет-нет, ее устроит только место в центральной части автобуса,и с левой стороны, потому что она левша, ведь люди, которые уверены, чтовыбирают направление наугад, в большинстве случаев попросту поворачивают всторону своей сильной руки.