Она увидела направленные на нее через стекло взгляды — дажесерьезный молодой Куртис Гамильтон смотрел на нее, — и их лица показались ейискаженными и расплывчатыми, словно она видела их не через стекло, а через толщуводы. «Вот такими кажемся мы, люди, золотым рыбкам, когда те подплывают кстенкам аквариума, чтобы взглянуть на нас, — подумала она, и тут же вдогонку: —Я не справлюсь. Господи, отчего я вдруг решила, что смогу?»

Радался громкий щелчок, заставивший ее вздрогнуть.

— Миссис Макклендон? — зазвучал голос инженера звукозаписи.— Не могли бы вы присесть перед микрофоном, чтобы я настроил уровень?

Она сомневалась. Она сомневалась даже в своей способностидвигаться. Ее ноги приросли к полу, Рози, словно окаменев, глядела на микрофон,тянущийся к ней, похожий на голову опасной фантастической металлической змеи.Даже если она заставит себя пересечь кабину и сесть перед микрофоном, вряд лииз ее горла вырвется хоть один звук, кроме сухого слабого писка.

В этот момент перед глазами Рози рухнула вся мысленнопостроенная картина будущей жизни — она мелькнула в ее воображении с кошмарнойскоростью железнодорожного экспресса. Рози представила, как ее выгоняют измаленькой уютной комнаты, в которой она прожила всего четыре дня, потому что ейнечем за нее платить, представила, как натыкается на холодный приемобитательниц «Дочерей и сестер», даже самой Анны.

«Не могу же я снова взять вас на старое место! — услышалаона голос Анны. — В „Дочерях и сестрах“, как вам прекрасно известно, постояннопоявляются новые женщины, и я, естественно, в первую очередь буду заботиться оних. До чего же вы глупы, Рози! Откуда взялась у вас мысль, что вы способныстать артисткой, даже на таком примитивном уровне?» Она представила, как ейотказывают в месте официантки в пригородных кофейнях, — не из-за внешнего вида,а из-за ощущения, от нее исходящего, ощущения поражения, позора инеоправдавшихся ожиданий.

— Рози? — К ней обратился Робби Леффертс. — Присядьте,пожалуйста, перед микрофоном и скажите несколько слов, чтобы Курт настроилаппаратуру.

Он не понимает, ни он, ни другой мужчина не понимают, а вотРода Саймонс… по крайней мере, она догадывается. Рода достала торчавший вволосах карандаш и принялась рисовать на листке блокнота какие-то каракули.Впрочем, она не смотрела на лежащий перед ней лист; она смотрела на Рози, и ееброви сосредоточенно нахмурились.

Неожиданно, словно утопающая, хватающаяся за любойподвернувшийся под руку предмет, который способен поддержать ее на поверхностинесколько лишних секунд, Рози подумала о картине. Она повесила ее в том самомместе, которое предложила Анна, в жилой зоне рядом с единственным окном комнаты— там даже имелся вбитый в стену крючок, оставшийся от прежнего жильца. Местооказалось просто идеальным, особенно в вечернее время; можно немногополюбоваться из окна заходящим солнцем, заливающим лучами темную зеленьБрайант-парка, затем посмотреть на картину, потом снова на парк. Они прекрасносочетались и дополняли друг друга, окно и картина, картина и окно. Она непонимала, в чем секрет, но чувствовала это всей душой. Если, однако, онапотеряет комнату, картину придется снять…

«Нет, — сказала она себе, — она должна остаться на месте.Она должна остаться там!»

Последняя мысль помогла ей найти силы, чтобы хотя бысдвинуться с места. Она медленно пересекла стеклянную кабинку, приблизилась кстолу, положила листки (увеличенные фотокопии страниц книги, изданной впятьдесят первом году) перед собой и села. Она села, но ей показалось, что онасвалилась на стул, словно кто-то выдернул фиксирующие шпильки из ее колен.

«Ты справишься, Рози, — заверил ее внутренний голос, нотеперь его убежденность звучала фальшиво. — У тебя все прекрасно получилось науличном перекрестке, ты справишься и здесь».

Она совсем не удивилась, почувствовав, что внутренний голосне убедил ее. Однако ее по-настоящему поразила последовавшая затем мысль:«Женщина на картине не испугалась бы; такой чепухи женщина в мареновом хитонени капельки не испугалась бы».

Это же смешно, люди добрые; если бы женщина на картине быланастоящей, она жила бы в античном мире, где кометы считались предвестникаминесчастья, боги бродили по верхушкам гор, а большинство людей от рождения досмерти даже не видели, что представляет собой книга. Если бы женщина из техвремен перенеслась в такую комнату, этот стеклянный кубик с холодным светом истальной змеиной головой, торчащей из крышки единственного стола, она либо своплем бросилась к двери, либо потеряла бы сознание на месте.

Но тут Рози почему-то показалось, что светловолосая женщинав мареновом хитоне на вершине холма ни разу в жизни не теряла сознания наместе, и для того, чтобы заставить ее закричать, обыкновенной обстановкисовременной студии звукозаписи отнюдь не достаточно.

«Ты думаешь о ней так, словно она настоящая, — произнесголос в глубине ее сознания. В нем ощущалась явная нервозность. — Ты уверена,что поступаешь правильно?»

«Если она поможет мне пройти через это испытание, то да», —подумала она в ответ.

— Рози? — донесся из динамиков голос Роды Саймонс. — С вамивсе в порядке?

— Да, — ответила она, с облегчением отмечая, что все ещеспособна издавать звуки, правда, слегка квакающие. — Во-первых, у меня в горлепересохло. Во-вторых, мне страшно до смерти.

— Слева под столом вы найдете небольшой холодильник с водой«Эвиан» и фруктовыми соками, — сказала Рода. — Что касается страха, это вполнеестественно. Он пройдет, не переживайте.

— Пожалуйста, поговорите еще немного, Рози, — попросилКуртис. Он уже надел наушники и возился со своей аппаратурой, щелкаяпереключателями и передвигая рычажки настройки.

Паника действительно проходила — благодаря женщине вмареновом хитоне. В качестве успокоительного средства мысли о ней моглисравниться с пятнадцатью минутами раскачивания в кресле Винни-Пуха.

«Нет, это не она, это ты, — заверил ее глубинный голос. —Это ты стоишь на вершине холма, подружка, по крайней мере сейчас, и не онапомогла тебе; ты сама успокоилась. И сделай мне одолжение, будь столь любезна,независимо от того, чем закончится прослушивание, договорились? Постарайся не забыть,кто здесь настоящая Рози, а кто — Рози Настоящая».

— Неважно, о чем, просто говорите, — добавил Куртис. — Очем, не имеет значения.

На мгновение она совершенно растерялась. Взгляд ее опустилсяк лежащим на столе листкам. Первый представлял собой репродукцию обложки книги.На ней изображалась плохо одетая женщина, к которой приближался угрожающеговида сутулый и небритый мужчина с ножом. У мужчины были усы, и мысль, настолькомимолетная, что она едва успела уловить ее (давай повеселимся крошка мы сделаемэто по-собачьи) пролетела мимо ее сознания, как зловонный выдох.