Последние слова Анны не стали для Рози неожиданностью; онауже многое знала из рассказов Пэм, Консуэло Дельгадо и Робин Сент-Джеймс. Розивводили в курс дела чаще всего во время «Часа большого веселья», как в шуткуназывали обитательницы «Дочерей и сестер» ежевечернюю уборку помещений, однакоРози, собственно, и не нуждалась в объяснениях. Разумному человеку хватало двухили трех терапевтических сеансов, чтобы узнать все, что стоит знать озаведенном в «Дочерях и сестрах» распорядке. Кроме Списка Анны, существовалиеще и Правила Анны.

— Насколько он волнует вас? — спросила Анна. Мысли Розиуклонились от темы разговора; вопрос застал ее врасплох, и она встряхнулаголовой, приводя их в порядок. В первый момент она не поняла, кого имеет в видуАнна.

— Ваш муж — в какой степени он волнует вас? Мне известно,что в первые две или три недели пребывания здесь вы опасались, что он будетразыскивать, вас… «пойдет по следу» — ваши собственные слова. Что вы думаете обэтом теперь?

Рози задумалась над вопросом. Прежде всего, «опасалась» —совершенно неточное слово для описания тех чувств к Норману, которые онаиспытывала на протяжении первой и, пожалуй, второй недели жизни в «Дочерях исестрах»; даже такое определение, как «ужас», не могло в полной степени ихотразить, ибо суть отношения к покинутому мужу в значительной мере измеряласьдругими эмоциями; стыдом из-за несостоявшейся семейной жизни, тоской понекоторым предметам, которых ей не хватало (креслу Пуха, например),эйфорическим чувством свободы, которое вспыхивало с новой силой каждое утро,облегчением, казавшимся таким холодным, что это ее пугало, — облегчением,которое может испытывать канатоходец, потерявший равновесие на проволоке,натянутой над глубокой пропастью… но все же устоявший на ногах.

Впрочем, главной нотой в гамме ее чувств был все-таки страх,в этом она не сомневалась. В первые две недели, проведенные в «Дочерях исестрах», почти каждую ночь снова и снова видела один и тот же сон: сидит вплетеном кресле на крыльце «Дочерей и сестер», и в этот момент перед ней утротуара останавливается новенькая красная «сентра». Открывается водительскаядверь, и из машины появляется Норман. На нем черная футболка с картой ЮжногоВьетнама. Иногда надпись под картой гласит: «ДОМ ТАМ, ГДЕ НАХОДИТСЯ СЕРДЦЕ»;«БЕЗДОМНЫЙ. БОЛЕЮ СПИДОМ». Его брюки забрызганы кровью. В руке держит нечтовроде маски с засохшими пятнами крови и клочьями прилипшего мяса. Она пытаетсявстать с кресла, но не может; ее словно парализовало. Она только сидит исмотрит, не в силах встать с кресла, как он медленно приближается к ней, а онговорит, что хочет побеседовать с ней начистоту. Он улыбается, и она видит, чтодаже его зубы перепачканы кровью.

— Рози? — окликнула ее Анна. — Вы здесь?

— Да, — торопливо ответила она, слегка вздрагивая. — Яздесь, и — да, я все еще боюсь его.

— Ничего удивительного, сами понимаете. На каком-топодсознательном уровне вы, подозреваю, никогда не избавитесь от страха передним. Но вам станет лучше, если вы запомните, что все чаще и чаще будутпоявляться долгие периоды без страха перед ним или кем-нибудь еще… даже мысли онем не побеспокоят вас. Однако я не об этом хотела узнать. Я спросила, неопасаетесь ли вы, что он все-таки может разыскать вас.

Да, она все еще боится. Вернее, не так боится, как раньше. Ейдоводилось слышать множество его связанных с работой телефонных разговоров, онаслышала, как он обсуждает с приятелями или коллегами самые разнообразныетекущие расследования — в гостиной внизу или на веранде. Они почти не замечалиее, когда она приносила им горячий кофе или свежее пиво. Почти всегда в этихобсуждениях Норман исполнял ведущую партию, говоря быстрым, полным нетерпенияголосом, наклонившись над столом с бутылкой пива, чуть ли не полностьюпотонувшей в его огромном кулаке, подгоняя остальных, развеивая их сомнения,отказываясь считаться с их доводами. Изредка он разговаривал и с ней.Разумеется, его не интересовало ее мнение о том или ином случае, просто онапредставляла собой удобную стену, о которую он мог постучать мячикомсобственных мыслей. Быстрый по характеру, он всегда желал получить результатвчера и нередко терял интерес к делам, над которыми приходилось корпеть втечение нескольких недель — весьма продолжительный срок в его представлении.

Может, он махнул на нее рукой, как на старое, чересчурзатянувшееся расследование?

Как бы ей хотелось верить в это! Как она старалась! И всеже… не могла… поверить до конца.

— Не знаю, — призналась она. — В какой-то степени мнехочется думать, что если бы он стремился найти меня, то уже появился бы. Нодругая часть сознания утверждает, что он по-прежнему продолжает искать. К томуже он не водитель грузовика или водопроводчик, он полицейский. Ему известно,как разыскивать людей.

— Да, я понимаю, — кивнула Анна. — И потому еще болееопасен, и это означает, что вам нужно соблюдать особенную осторожность. Темважнее вам помнить, что вы не одиноки. Дни одиночества позади, Рози. Обещаетемне не забывать об этом?

— Да.

— Вы уверены?

— Да.

— А если он все-таки объявится, что вы предпримете?

— Захлопну дверь перед его носом и запру ее на ключ.

— А потом?

— Позвоню в полицию.

— Без малейшего промедления?

— Без малейшего, — подтвердила она, зная, что так и будет.Но тем не менее чувство страха не покидало ее. Почему? Потому что Норманполицейский, и они — те, кому она позвонит, — тоже полицейские. Потому чтознала — Норман всегда находит способ добиться своего. Он ищейка. И еще потому,что помнила фразу, которую Норман повторял ей миллион раз: «Все полицейскиебратья».

— А после того, как сообщите в полицию? Что вы сделаетепотом?

— Позвоню вам.

— С вами все будет в порядке, — заверила ее Анна. — В полнейшемпорядке.

— Я знаю.

Она произнесла эти слова уверенным тоном, но внутри точилчервь сомнения… по-видимому, она не избавится от сомнений до тех пор, пока непоявится он, чтобы взять все в свои руки и вырвать ее из призрачного мирапредположений и допусков. А когда это произойдет, что случится с теми полуторамесяцами, которые она провела здесь — с «Дочерями и сестрами», отелем«Уайтстоун», Анной, ее друзьями? Не рассеются ли они, как сон в миг пробужденияот вечернего стука в дверь, когда она вскакивала с кушетки, на которойнезаметно задремала, и торопилась открыть дверь, чтобы увидеть стоящего за нейНормана? Возможно ли такое?

Взгляд Рози переместился на картину, стоящую на полу рядом сдверью кабинета, и она поняла, что это невозможно. Картина была обращена лицомк стене, и Рози видела только ее обратную сторону, и все же ей показалось, чтоона различает сам рисунок: в ее сознании выкристаллизовался отчетливый образженщины на холме под затянутым грозовыми тучами небом над полусожженным храмом,и образ этот нисколько не походил на сон. Ничто, решила она, не сможетпревратить эту картину в сон.