– Этим пусть следствие занимается, – осадил его Боря и душераздирающе зевнул. – Наше дело маленькое… Тоска, блин, хоть бы чего случилось уже!

– Идиот, – не выдержал Верховский. Боря обиженно нахохлился, отвечать не стал. Вот и славно; его приятнее слушать, когда он молчит.

В обеденный перерыв, отчаявшись совладать с разъедающим мысли беспокойством, Верховский отважился на наглость. Под любопытными взглядами научников и подозрительными – контролёров он доехал до двенадцатого этажа, пробрался мимо мельтешащих лаборантов к кабинету, занятому группой исследования вероятностной магии, и бесцеремонно толкнул дверь, едва обозначив вежливый стук. Научники, как по команде, недовольно подняли головы; Верховский едва обратил на них внимание. Нужный стол стоял пустым.

– В отпуске, – стерильно-официальным тоном пояснила секретарша. – Взяла за свой счёт. Когда будет – не знаю.

Извинившись через силу, Верховский вышел и прикрыл за собой дверь. У Лидии наверняка нашлись бы для него слова; на большее и рассчитывать-то глупо, но её рассудительных выводов и спокойного голоса хватило бы с лихвой. Когда будет – никто не знает… С её-то положением, и финансовым, и общественным, она может себе позволить хоть год на рабочем месте не появляться. И что теперь делать? Орать в пустоту её имя в надежде, что она сочтёт нужным ответить на зов?

– Саша, вам нужна помощь?

Марина Маланина, в белом лабораторном халате и с пухлой папкой под мышкой, остановилась рядом и пристального его разглядывала. Настырная дурёха… Какая от неё помощь? Разве что уйти на другой конец Управы и на глаза не попадаться.

– Нет, – сердито отрезал Верховский и решительно зашагал прочь.

Переживания переживаниями, а рабочих обязанностей с него никто не снимал.

VIII. Холодная черта

Стылое вешнее поле стелилось до самой реки, почти до края пологого берега. Половодье уже сошло, оставило землю влажной и мягкой. Пашню селяне приберегли под пар. Чают на грядущее лето собрать добрый урожай, только вот, может статься, сеять уж будет некому. Милостивы боги; отведут ли идущую с востока беду?..

Драган мог бы не бить ноги по полям и луговинам. Тут ещё далеко до холодной черты; не ему, с его-то умением, бояться лукавой игры чар близ невидимой границы. Но идти легче, чем стоять и маяться ожиданием, чувствуя, как ноют от холода и натуги состарившиеся жилы. Сколько ни спорь с богами, а всё одно они правы: некогда первый волхв Ильгоды сделался дряхл и немощен, что перед хворями, что перед грядущим. Без малого лето тому назад он, может, сумел бы отвратить напасть, одним лишь словом положить конец не начавшейся ещё войне. Не стал. Упёрся в свои клятвы. Теперь что же? Погибла в огне изобильная Ястра, легли под копыта низкорослых степных лошадёнок земли вечной весны, а как просохнут после зимы дороги – такая же будет и судьба Ильгоды. Так говорил устами погибшего мальчишки, Ар-Иаста, добрый Драганов друг; был, как всегда, прозорлив и мудр. Рассказывали, что Ар-Ассан, уж на что старик, наравне с воинами стоял на городских стенах, искусной волшбой своей сделал столько, сколько сумеет не каждая дружина. За то и был растерзан посреди умытой кровью Белой площади, той самой, по которой гулял некогда с друзьями, глядя на высокие звёзды и слагая сладкозвучные песни. Агирлан, молодой вожак степняков, после той расправы велел своему воинству не щадить никого из ненавистного Стридарова племени…

Смерть Драганова чистой не будет, тут и к ведьме ходить не надобно. От вражьего клинка да с такой-то виной на душе – где же уберечься? Теперь только спасать, что можно ещё спасти. Волхв потянулся к серебряной цепочке – единственному оберегу, который довелось ему носить на своём веку. Она была тёплая, словно долго пролежала на солнце; давно уж так не случалось. Добрый знак. Раз так, то есть надежда, что зов его не канул в пустоту, не рассеялся у холодной черты. Сколько ждать? День, ночь, седьмицу – или, может, сколько ни жди, всё впустую? Драган что было сил сжал в пальцах крохотный камушек. Позабыла ли его Лидия? Если и нет, помнит она статного красавца, а встретит – согбенного седого старика. Давно миновали отпущенные им дни и ночи, но, может статься, осталась хоть тень былого, хоть добрая память… Испроси он помощи, она не откажет, но того мало. Надо, чтобы поняла.

Пашня сменилась диким лугом, а тот – лесом, прильнувшим к мелкой равнинной речушке. В сыром предвечернем сумраке голые ветви вязов казались закостеневшими грозовыми всполохами. Здесь старый волхв безошибочно чуял близость холодной черты. Ещё дюжина-другая шагов – и выйдет из укрытия страж, спросит, зачем пришёл незваный гость. Того не нужно; Драган твёрдо знал, что никогда больше не шагнёт через зыбкую грань. Не стоит оно того. Бесчестно будет. Встав у кряжистого мёртвого ствола, до половины сожжённого когда-то небесным огнём, волхв снова коснулся оправленного в серебро гладкого камушка и стал ждать.

Она явилась на закате. Почти не постаревшая, хоть для неё и должно было пройти никак не меньше десятка лет. Увидав его, замерла на месте; сперва не признала, потом опешила, хоть лицо её и не отразило горечи. Драган, усмехнувшись, шагнул ей навстречу.

– Здравствуй.

– Здравствуй, – улыбка вышла у неё печальной. Немудрено: для него память о былых временах сейчас воскресла, а для неё-то – умерла. – Ты… звал меня?

– Звал, – Драган спрятал под воротник серебряную цепочку. – А ты взяла да пришла.

Лидия склонила рыжекудрую голову. Хороша, как и прежде, только что-то погасло в прекрасных её глазах. Узнай она, что сталось с Ястрой, что бы сказала?

– Конечно, пришла, – Лидия всё улыбалась, и не понять было,