– В другой раз уж не станут, – горько усмехнулся Драган. Лидия отвела взгляд; тоже, видать, не знала теперь наверняка, дотянется ли до неё колдовской зов. – Не печалься. Я не затем звал, чтоб душу тебе бередить, а затем, чтоб испросить уговора.

– Уговора?

– Да, – его позабавило, как она, раздумывая, хмурит брови. Понимает, о чём речь; в толк взять не может. – Надобно мальцу показать, что там на вашей стороне делается, чтобы впредь не страшился через черту шагать. Сам я уж стар, а иным, кроме тебя, не верю. Возьмёшься ли?

Лидия долго молчала – дольше, чем когда увидала его, нынешнего. Потом, глядя в сторону, спросила:

– Ты взял ученика? Давно?

– Да вот пятое лето на исходе.

– Что же такое он совершил?

– Свою жизнь едва не отдал за две чужие.

Драган тяжко вздохнул и принялся за рассказ. Надо, чтоб она знала. Чтобы поняла. Лидия слушала внимательно, знакомо склонив к плечу голову. Он ничего от неё не утаивал, кроме самого страшного – идущей с востока бури. Скажи он, что боги отвернулись от Ильгоды, что дни её сочтены, а с ними – и дни Драгановы, Лидия бы не согласилась. Она упрашивала бы старика уйти с нею за холодную черту, а когда не сумела бы – осталась бы здесь, чтобы встать с ним плечом к плечу в грядущей войне. Так нельзя. Надо, чтоб она жила.

– Да уж, выдающаяся личность, – пробормотала Лидия обманчиво-весело, выслушав его рассказ, и тут же вздохнула. – Драган, я… Я сама никогда не наставничала. Не умею. Не представляю, как. Даже с детьми из нашего мира, а тут…

– Так я и не прошу наставничать, – волхв усмехнулся краем рта. – Я, вишь, всему, что надо, его выучил, хоть тоже прежде никого к себе не брал. Только вот сам через черту уж не пойду. Прошу – много ли, мало – половину одного лета. Чтоб пообвык там у вас.

– Полгода, – повторила Лидия на свой лад. – Это почти два с половиной по-здешнему…

– Что, думаешь, не дождусь назад?

Она смутилась. Угадала, хоть вслух говорить и не хотела. За два долгих лета война, дадут боги, отгремит; что-то сменится, что-то останется, вот только Драгану начертано погибнуть в её огне. Всем суждено, кто служит Премудрому строгую свою службу. Лидия, конечно, думает про другое: что старика подкосит болезнь или тяжесть прожитых лет. Пусть так.

– Я… да, я сделаю, – она говорила быстро и скомканно, словно сама себя убеждала. – Всё, что смогу, сделаю. У нас, конечно, сейчас не так свободно, как раньше было… Но это неважно, наверное. Да, Драган, я смогу, – решительно сказала она наконец и храбро посмотрела ему в глаза. – Когда?

– Когда придёт срок, – волхв благодарно склонил перед нею голову. – Я дам тебе знать.

– Только… заранее, если сможешь, – она вымученно растянула губы в печальной улыбке. – Мне… мне ехать часа четыре. Время…

Время. Случайно оброненное слово испугало её, лишило голоса. Драган прежде тоже боялся, пока не понял: без толку. Всему свой срок, и на всё воля богов, и ничего с тем не поделать.

– У тебя его ещё вдоволь, – сказал волхв. – И для трудов, и для счастья.

– Для трудов – да, – тихо отозвалась Лидия.

Отзвуки печального её голоса так и звенели в ушах, даже когда сама она уже скрылась среди лесных теней. С тяжёлым сердцем уходил от холодной черты старый волхв. Нет, не будь всё так, как теперь стало, ни за что не потянулся бы он к заветному оберегу, не стал бы ранить душу ни себе, ни ей, и не решился бы на то, на что решился теперь. По-иному не обойти великого запрета, того, что неизбежно встанет однажды между учителем и учеником: не беречь своей жизни пуще чужой. Драган и жалел, и не жалел, что поспешил взять с мальца клятвы; с ними трудней, только потом уж некому станет.

Некому станет…

Медленно, припадая на хромую ногу, шёл старый волхв краем дремлющей пашни.

***

За оконцем давно уж смерклось. Яр и не заметил. Света от новорождённого вешнего солнца ещё не хватало, чтобы читать выцветшие от времени свитки, так что весь день приходилось, как зимой, жечь лучины. Теперь догорала последняя из тех, что он настрогал с утра; она подрагивала в кривых когтях светца, бросая на стены зыбкие отблески. Яр нехотя отодвинул «Научение о тварях живых и неживых», кропотливо записал на лежавшем тут же клочке берёсты, где окончил читать, и окликнул домового. Тот проворно вылез откуда-то из теней, отряхнул от сора мохнатое брюхо и повёл ушами: говори, мол, а я послушаю.

– Поленце принеси, – попросил Яр и указал на охваченную пламенем щепку. – Новых надо наделать.

– Небось, гость и без того свету добыть умеет, – недовольно проворчал домовой. Уж почти пять лет минуло, а он всё зовёт Драганова ученика гостем. – Ишь, взял в обычай – целый день лучинки изводить…

– Принеси, говорю! – повторил Яр и припугнул: – Не то скажу Драгану, что ты меня не слушаешься.

Домовой сердито крякнул и побрёл прочь. Вынув из светца догорающую щепку, Яр подержал её в пальцах, чувствуя, как жар