смешивается со свободными подданными империи…

(П. Я. Ч а а д а е в. «Статьи и письма». Москва, «Современник», 1989 г., в переводе с франц. Д. Шаховского и Б. Тарасова, стр. 202, 203.)

Никакие отговорки здесь не помогли бы: чёрное называлось белым. Эту устремлённость к фальши, повергающую логику и здравый смысл, не смущаясь, можно именовать как родимое пятно захвалённой западной демократии, пятно, неимоверно разросшееся по её «телу» и охватившее её всю — как историческое явление.

Читатели вправе поинтересоваться: ну а что же с эффективностью? Не с той, на которую рассчитывали лоббисты, а — действительной, фактической, настоящей?

Скажем на это так: «одёжка» по «ихнему» образцу попросту не подошла к «фигуре».

Товарностью массовой информации её свобода отторжена́!

Товарность остаётся с нею и продолжает быть. Никуда не подевались нормы, которыми в законе РФ о СМИ регламентировано «поведение» средств массовой информации и обращение ими с массовой информацией как товаром.

Провозглашённой же свободы нет, как нет и гарантии, установленной конституционально. Они числятся, но их нет фактически.

И вроде бы ничего. Никакого урона ни для государства, ни для общества и народа из-за их отсутствия не случилось и ожидать не приходится. При условии их устранения из текстов правовых актов, они, акты, будьте уверены, продолжали бы работать! Не лучше, но и не хуже нынешних.

При тщательном редактировании законов не осталось бы также места подозрениям насчёт схожести массовой информации и обычной информации. Да, они схожи. А основное их различие в том, что обычная информация хотя и не всегда обладает товарностью, но в ряде случаев товаром, как уже говорилось, может быть, в то время как массовая информация представляет собою товар всегда.

Также не может остаться незамеченным то, что нигде, никогда и никем не делалось попыток дать свободу обычной информации, объявить её освобождённой. Это бы надо ценить особо. — Промашки с массовой информацией должны стать поучительными.

Незнание элементарных истин, касающихся манипулирования свободой, как видим, соседствует со здравомыслием, хотя в целом остаётся пока неустранённым досадное «проседание» официальной, государственной юриспруденции.

Вот тому пример: В ст.47 уже хорошо усвоенного нами закона РФ о СМИ о правах журналиста, сказано, в частности, вот такое:

Журналист имеет право:

искать, запрашивать, получать и распространять информацию…

(Статья приводится в сокращении.)

Невинное сходство с ч.4 ст.29 конституции РФ, не правда ли? Не сказано только того, что журналист имеет право свободно осуществлять перечисленные действия.

Здесь речь, конечно, — о его работе — с целью выполнить требование редакции средства массовой информации, где журналист состоит в штате или по её поручению как нештатник, — о предоставлении ей нужного «сырья».

В данном случае право исходит из наличия производственного оборота, в котором журналист участвует, то есть из его служебных обязанностей. Какая же тут свобода? Он, разумеется, не лишён и права конституционального, которым наделяется каждый гражданин страны.

Смешивая оба вида права, законодатель допускает ошибку, и она легко обнаруживается: явно неуместным в тексте закона о СМИ является право журналиста распространять обычную, немассовую информацию…

Таких натяжек в действующем правовом поле можно обнаружить множество.

Что касается опции или процесса потребления массовой информации, их отсутствия в наличном правовом пространстве, то в целом мы здесь предпочли бы исходить из тех же замечаний, которые сделаны в отношении обычной информации. Разница если и открылась бы, то совсем небольшая.

Нельзя, наконец, оставлять нераскрытым и вопроса о количественном соотношении двух видов информации — обычной и массовой. Которой из них больше? Ну, разумеется, — первой. Она существовала изначально, выражая собою в совокупности грани всего вокруг нас и в нас самих, всю структуру и многообразие известного нам мироздания.

Массовой информации, при её производстве (по меркам вечности начатом не так давно) хотя и нельзя обойтись без обычной информации как сырья, но претендовать на своё превосходство над нею по объёму она не может. Это вытекает из того, что очень многое просто не оказывается в зонах её освещения.

Так остаётся в залежах бо́льшая часть руды, потребляемой металлургией, и даже при заявленной (позволим себе такое предположение) полной её производственной выемке из разведанных недр там всё-таки некая немалая часть её всё же останется, а, кроме того, недра постоянно насыщаются ею, принимая новые поступления из глубин земли под воздействие сжатия пластов и других гигантских природных сил…

7. СВОБОДА ПРЕССЫ И ГЛАСНОСТЬ

Употребляемые в обиходе, оба эти понятия легко ассоциируются с понятием свободы слова.

Хотят что-то сказать о свободе слова, но не впрямую, а с целью при конструировании предложений в устных речах или в письменных текстах выразиться «поярче», вот и говорят по-иному, синонимично. Не всегда при этом точно передаётся то, о чём хотелось поведать, но это и неважно, поскольку ни к какой точности «перевода», как правило, никто и не стремится.

Ораторы или авторы записей, будь то простые участники уличных или площадных мероприятий или персоны во власти, а также — в культуре, в устных «вольных» дискуссиях обычно попросту щеголяют избытком своей лексической избирательности, сознавая, что кто-то подобное делал уже до них и их все пойму́т — «как надо». Семантика слов и понятий в таких ситуациях в расчёт не принимается, что вполне соответствует превратной значимости самой свободы слова, как исходной «величины», понимаемой опять же превратно.

Броское на вид словосочетание «свобода прессы» приобрело политизированный характер в связи с некоторыми препятствиями, которые чинились в отношении СМИ и журналистов за их воззренческие и творческие позиции, не совпадавшие с требованиями властей или в ряде случаев — с законами или нормативными правовыми актами. Могли быть и другие причины противостояния. Оно возникало ещё когда слово «пресса» употреблялось редко и обходились только словом «печать». В период до изобретения радио им широко манипулировала оппозиция разных толков. Например, отец марксизма, ещё когда он только отходил от гегельянцев, считал:

…призрачны все остальные свободы при отсутствии свободы печати.

(К. Маркс. «Дебаты шестого рейнского ландтага», 1842 г.)

Уже в ту пору выбранная терминология «хромала» — из-за полнейшей неосведомлённости учёных, беллетристов и наблюдателей в том, что такое подлинная свобода. «Соединённая» с «печатью», свобода, по нашим представлениям, обозначала размывание формы у предмета «печати». Форма исчезала. Но не только та, которою «охватывался» печатный станок — символизировавший выпуск периодических изданий. В совокупности «печатью» именовались ведь и издававшиеся средства массовой информации, а также всё обширное сообщество журналистов — творцов массовой информации!

Этим архиважным обстоятельствам, конечно, никто не придавал никакого значения. Почему и стал возможен вот такой броский