согласиться на её такую жалкую участь.

Разработчикам конституции, если бы они знали цену своему решению о гарантии, надлежало найти обоснованное оправдание, прикрывающее незадачу. Как выходило, к этому обязывал закон РФ о СМИ, который в первоначальном виде был принят российским парламентом за два года до принятия конституции и уже тогда содержал норму о гарантии свободы массовой информации.

Безусловно, тут сыграло свою роль время, и сочинившие прикладной закон «досрочно» и в легко извиняемой спешке (при отходе от эпохи неудавшегося коммунизма) попросту доверились широко разглашённым установкам так называемой западной демократии. Злосчастная формула, если и не в буквальном изложении, то по «духу» — уж точно, была позаимствована оттуда. Видеть что-то в ней плохое не приходилось, поскольку её употребление говорило о признании Россией западноевропейского правового образца и в целом образа тамошней жизни, а заявить об этом признании всем так хотелось…

Разработчики нормы основного закона также не устояли перед соблазном выказать здесь усердие. Она, эта норма, представлялась им и нужной, и привлекательной. И ответственный шаг был ими сделан. Не учли только того, что массовая информация в её трактовке в законе о СМИ имела целый ряд присущих ей конкретных признаков. В частности, ей предписано проходить все необходимые стадии производства, получения и распространения.

В таком виде она, хотя, как и в случае с обычной информацией, — без опции «потребления», — обладала своей «вещественностью» и своим особым значением.

Каким?

Подвоха, наверное, никто даже предполагать не мог. В России в девяностые годы века, предшествующего нынешнему, разговоры о свободе и общая эйфория не способствовали тому, чтобы избежать худшего. Однако оно не заставило себя ждать.

На медийном конвейере массовая информация приобретала черты и свойства товара!

Этого законодатели предпочли не заметить. Причин же такого отстранения было две, и обе они весьма существенны. Первая: дремучее незнание сути вопроса, связанного с пониманием термина и предмета свободы; вторая: слово о товарности мгновенно отсылало бы и законодателей, и всё население страны к пониманию свободы в обыденном, практичном смысле.

Нужна ли она товарам? Движению товаров — да. Но не им самим!

Иначе надо было бы освобождать оконные рамы, домашние тапочки, танки, бронежилеты, мины, корабли, музыкальные инструменты, книги, сковородки, столовые вилки и ножи, чипы и гаджеты, ночные — извините — горшки, извините ещё — купленных и продаваемых спортивными клубами атлетов и тысячи других товаров, что стало бы праздником абсурда.

Ввиду неумеренных парламентских амбиций, а также, что совершенно не исключено, — отраслевого или иного, в том числе, скажем прямо: зарубежного лоббирования правовой нормы, российскому обществу преподнесён наглядный урок того, как можно по-чиновничьи, «просто», не считаясь ни с чем, взять да и на полную, «до конца» «освободить» предмет, как бы имея в виду сверхнеобыкновенную государственную важность этого «прогрессивного» юридического актинга у себя в стране, а также, разумеется, в глазах мирового сообщества.

Живём по законам свободы!

Вникая в процессы сотворения и в содержание названных здесь законов, нам, как представляется, удалось установить, что и в конституции РФ, в ч.5 её ст.29, и в ст.1 закона о СМИ освобождённая массовая информация взята как бы сама по себе; — она как будто вовсе не относится к товарам. Иллюзию этой странной «игры» теперь можно, полагаем, считать устранённой, по крайней мере — в дискуссионном порядке, и в связи с этим уже определённо говорить о том, что свобода массовой информации как свобода товара провозглашена скрытно. Бесспорно и то, что она лоббировалась, — как показало время, в угоду чужим, не вполне благовидным интересам.

Если вспомнить о событиях первой половины девяностых ХХ столетия, когда президент России Ельцин измарал себя верноподданичеством и лебезой перед Америкой (США), а в его окружении и в правительстве РФ того срока работала не одна сотня иностранных советников, экспертов и консультантов «по развитию новой России» из ведущих западных стран, то становится понятным, откуда лоббирование могло идти основным «потоком» и шло на самом деле.

История, однако, всё расставляет по местам. Нынешняя американская гегемония на земном шаре, стремление США и их союзников сотворить из России, а также ряда других государств нечто вроде сырьевых колоний, территории без устойчивого государственного суверенитета, стремительно заканчивается. Вместе с нею должны угасать и принципы ложной западной демократии, её превосходства над миром.

Такое угасание нетрудно увидеть по эффективности правовых манипуляций с массовой информацией, на которую лоббисты могли рассчитывать. Их воззрения и соответственно консультации и предложения несли прозападную трактовку свободы этого предмета и термина и свободы в целом, но случилось то, что и должно было случиться.

Фальшивое не может быть подтверждено фактическим, реальным! Как не может и стыковаться, уравниваться с ними по смыслу.

Массовую информацию как товар хотя и возвысили бескрайней свободой, но тем самым только подтверждалось полное банкротство неуклюжих прозападных правовых представлений на этот счёт. Они, оказалось, годны лишь для произвольного манипулирования свободой где угодно, где что кому вздумается освободить.

Перед фактом очевидной фальши ещё не дошло до освобождения кем-то, скажем, луны или планеты Марс, но что опыт к тому у западной демократии накапливался, а она стоически мирилась, принимая рабовладение в США аж до второй половины ХIХ века, в этом сомневаться не приходится.

В её посрамление о многом должен был говорить хотя бы статус раба в древних племенах и государствах, в том числе в Древней Греции и Римской империи. Там превращённый в раба человек мог быть продан или куплен, стало быть, он служил товаром. Свобода для него исключалась.

Замечал ли кто такую неумолимость раньше, до нынешних дней? Конечно. Тут ведь аксиома. Но демократия Старого и Нового Света с этим считаться не пожелала, как и её недальновидные сторонники в других пределах земного шара.

В первой трети ХIХ века, на закате крепостного права в Российской империи, когда на её просторах ещё вовсю шла торговля принадлежавшими дворянам, чиновничеству и духовенству крепостными крестьянами, не иначе как на неё, на демократию западной Европы и США, опирался уже упоминавшийся нами Чаадаев, известный почитанием всего тамошнего. Он писал:

Посмотрите на свободного человека в России! Между ним и крепостным нет никакой видимой разницы.

И ещё он же:

…хотя русский крепостной — раб в полном смысле слова, он, однако, с внешней стороны не несёт на себе отпечатка рабства. Ни по правам своим, ни в общественном мнении, ни по расовым отличиям он не выделяется из других классов общества; в доме своего господина он разделяет труд человека свободного, в деревне он живёт вперемежку с крестьянами свободных общин; всюду он