макарон — при собранном рекордном годовом урожае зерна в стране.

Прямым текстом говорил в том же году о жадности бизнеса председатель правительства РФ Мишустин. Жадность представителей рынка, — подчёркивал он, — стала причиной необоснованного роста цен на продовольственные товары.

Многочисленные предпринимательские компании удостоились ненависти населения за оставление ими прежней высокой цены за товары при уменьшенных объёмах упаковок, бутылок, банок и другой тары. Процветают массовые поборы с клиентов аптек и медицинских учреждений, с родителей и студентов в школах, вузах и сузах, с граждан пожилых возрастов при оказании ряда других услуг, не исключая государственных.

В целом ряде стран, где настоящим бичом становится высокая инфляция, активно приживается обычай, при котором торговые сети, как правило, безо всяких расчётов и обоснований «подтягивают» свои прибыли к инфляционному уровню.

В России в связи с проведением ею специальной военной операции на Украине и резким падением её национальной валюты на начальном этапе этого мероприятия цены в соответствии с уже укоренившимся здесь чёрным обычаем резко были подняты сверх промежуточной инфляции, но когда рубль укрепился, торговцы в подавляющем большинстве, кажется, даже носом не повели, чтобы сбросить цены соответственно обстоятельствам. Это их одолела она, та самая, неискоренимая жадность.

Дело дошло до того, что под слёзы даже гигантских корпораций о снижении их доходов и невозможности работать себе в убыток государства выделяют им соответствующие по величине субсидии «на поправку». Нигде только не слышно голосов об уменьшении обусловленных количеством акций ставок и бонусов членам правлений и акционерных советов компаний и корпораций, хотя в нередких случаях речь идёт о миллиардных суммах «заработанных» средств и поощрений.

При таком порядке вещей становится хорошо понятной перспектива непрерывного передела собственности, когда прирастает фаланга миллиардеров и их могущество, а средним и низовым народным слоям достаётся всё меньше. К разрушению этических ценностей путём повсеместного допуска неограниченной жадности, как видим, в наибольшей мере прилагают усилия не какие-то отдельные злодеи-индивидуумы или «плохие» люди, а главным образом государства — поощряющие низменное в человеке. И всё это под тем же лицемерным лозунгом о свободе для всех и во всём — в её неразбавленном, не ограничиваемом виде.

Государствам есть все резоны упрятывать за их молчаливым признанием право на абсолютную свободу в приобретении благ каждой личностью — нормы сомнительной уже только тем, что на всём протяжении истории капитализма, да и предшествующих ему формаций, богатеи, купаясь в роскоши, оставались совершенно безучастными и неотзывчивыми к судьбам бедных и нищих. Указанное право де-факто узаконено, хотя распространяться о нём не принято.

Здесь — табу.

Точно такое же, каким мы сегодня прикрываем наличие рабства, в том, разумеется, его качестве, когда человек, будучи свободен по закону, ради получения средств к существованию вынуждается добровольно идти в наём, в услужение хотя бы к кому, порою соглашаясь даже на минимальную оплату своего труда.

Изложенное в данном разделе обязывает ещё раз особо оговориться по «предмету» бескрайней свободы в её соотношении с реальностью в целом. Нельзя не подчеркнуть: как «вещь», обладающая субстанциальностью, свобода требует изучения и использования в виде положительного или негативного фактора нашего бытия никак не в абсолютном, а исключительно в конкретном значении, как бы она, эта «вещь», ни была велика или мала в наших представлениях, то есть — на самом деле.

Что при этом важно иметь в виду?

Благодаря своей выделенности из животного мира человек освобождался довольно легко, покоряя природу и обретая культуру общежития. Для него это — положительное, благо. Но его свобода окуплена ценою тех «потерь», которые по его немилости или точнее: по его вине имеют место в природе, а также были «необходимы» в прежних поколениях или даже в прежних поступках его самого. Цивилизованным он стал через посредство свободы, отграничиваясь ото всего, что для него неприемлемо, и устремляясь к дальнейшей своей выделенности, свободности…

Некое осознание довольства нашей свободой хотя и приходит ввиду нашей «независимости», но это — иллюзия.

Для того, чтобы наступила независимость в её достаточной полноте, нужно, чтобы никогда не существовало «норм» или ограничений, которые преодолевались в прошлом в процессе освобождения.

«Иллюзорность» тут состоит в «забывании», что ограничения всё-таки имели место и в своё время удерживали свободу, а нередко были и слишком строгими.

На зыбкой основе такой «забывчивости» размещено, в частности, право наследования собственности, в пределах которого будто в никуда уходит вина старших поколений, когда ими бывали допущены противозаконные или, другими словами, преступные приобретения. Такие ведь случались в огромных количествах и масштабах — по результатам грабительских походов, завоеваний, обмана, той же коррупции и проч.

На молодую общественную поросль эта вина уже не переходит, что представляется формулой во многом искусственной, из-за чего о ней, кажется, никогда не прекращались горячие споры и ею то здесь, то там постоянно порождались и порождаются нешуточные коллизии.

При том, что это установление выполняет роль своеобразной центровой оси в механизме всемирового передела собственности, избыть его невозможно ни под каким условием. Ведь управление наследованием размещено в одних и тех же границах с общей правовой оценкой любых человеческих деяний, когда они рассматриваются в поколениях, в том числе на принципах «чести» (справедливости).

То, что «забылось», нельзя, конечно, не принимать в расчёт, ведь за ним тянутся многие нежелательные последствия для живущих и будущих потомков.

Людям просто не оставляется надежды когда-нибудь уйти от ошибочных искривлений права и связанных с этим неразберих и конфликтов. Свою ущерблённую цену всегда вынуждена иметь и «независимость». С фактором «наращивания» свободы, стало быть, теснейшим образом увязана и всеобщая правовая ответственность «за былое», гениально интерпретированная религиозными конфессиями в понятии о неизбывном «грехе».

В юридическом плане такой ответственности должно быть тем меньше, чем могли быть ме́ньшими выявляемость и справедливое рассмотрение противозаконных деяний или нормалий этики в предыдущих поколениях. А, значит, речь должна заходить также о достаточно больших «наслоениях» «вины», теперь уже — как наличности того или иного общества или даже всего человеческого рода.

Такова-то реальная подоплёка социального прогресса, в виду которой каждый из нас оказывается на всё более высоких ступенях выделенности, цивилизации.

Благодаря презумпции невиновности отпрыски именно от прошлого получают подавляющую долю их независимости, и, значит, свободы им немалой частью также добавляется автоматически…

В целом же процесс «распределения» «вины» («греха») как бы «уравнивается» тем, что отпрыскам уже самим предуготовлено освобождаться дальше, устремляясь к абсолютной свободе, куда конкретное движется хотя и вперёд, но одновременно и — вспять, — вбирая в себя противоестественное, абсурдное…

Соответствующим образом освобождение должно проявляться вне человека, в той неживой и живой природе, которую можно обозначить