путём размазывания смесей красок по холсту или по другой какой-то поверхности обыкновенной ветошью, а то и подошвой обувки лихого незатейливого «творца».

В особый раздел живописи включены даже «отметины» на материале диких или домашних животных — черепах, ослов, обезьян, попугаев, кошек, слонов и проч. Будто бы могут что-то обозначать следы их копыт, лап или хвостов, даже — их испражнения.

Стиль подобного вольного приобщения к искусству живописи уже прочно усвоен мастерами граффити. Недолго, видимо, ждать и очередного новшества в бурном покорении художественных высот — приобщения сюда металлических или полимерных роботов, с их искусственным интеллектом…

Вещью, произведением, спроецированными через призму «освобождения до конца», легко удивить простаков, но ими не дано по-настоящему взволновать нашу недоверчивую, насторожённую чувственность. Ведь именно ею в творении распознаётся художественный образ, о чём не пристало бы забывать тем живописцам, кто вознамеривается быть на «ты» со своей творческой свободой, на самом же деле изображая абсурдное.

По сходному образцу понимают абсолютное ваятели и архитекторы.

Здесь изыски устремлены к созданию не только мелких бесформенных поделок, но и произведений гигантских размеров. Например, талантливейший скульптор Степан Эрьзя вынашивал замысел воссоздать образ Ленина, «обработав» для этого настоящую целую гору, примеченную им на Урале.

А какой, скажем, необычный смысл выражали бы гигантские монументы «Рождение Нового Света» и «Рождение Нового Человека»?

С проектом возведения этих величественных композиций в своё время, с конца восьмидесятых — начала девяностых годов ХХ века, в избытке хозяйственной и творческой энергии поносились большие и маленькие политики, учёные, культурологи, конечно же, и ваятели в разного рода степеня́х лауреатства и званиях.

Установить монументы предполагалось напротив друг друга на противоположных берегах Атлантики, в Европе и в США, в ознаменование 500-летия открытия Америки. Уже начиналась и массированная подготовка к работам. К местам закладки объектов только из России было отправлено более семисот полновесных железнодорожных вагонов меди, стальной арматуры, цемента, стекла и других необходимых материалов. Задействованными в разных странах оказались структуры МИДов, банков, морских портов, железных дорог, автотранспортные предприятия, крупные фирмы, таможни, ведомства разведок, обороны, даже прокуратуры и суды.

Последних более всего интересовала возраставшая в объёмах пропажа значительной части груза и финансовых потоков. Следователи тогда заявили, что им не удалось выявить ни мест, откуда происходило умыкание, ни воров, ни стоимости украденного.

Под влиянием соответствующих скандалов проект зашатался. О нём замолчали. Будто ничего такого никогда и не было.

А ведь как витиевато объясняли необходимость возведения композиций! Приплетали сюда и международное сотрудничество, и дружбу народов, и всеобщее благоденствие с высокой мировой культурой. Выходило же, что подзабавились, и только.

Охотников подсовывать миру такие, с позволения сказать, плоды художественного творчества это нисколько не обескуражило. Церетелевский монумент российскому царю Петру I в Москве тому подтверждение.

Москвичи, да и не только они, воспринимали его более чем прохладно ещё, кажется, до открытия. И что же? Склонным к осторожности то и дело втолковывают, что памятник символизирует великую эпоху, начатую Петром, что в композиции выражена стабильность отечественной российской государственности, державность и проч. При этом забывают вспоминать лишь об эстетических достоинствах — непреложной и необходимейшей ценности, — есть ли она в фигуре царя и в какой мере или её — нет.

Позже, уже в ХХI веке, о той же ипостаси предпочли вовсе не распространяться при появлении статуи-памятника в Екатеринбурге первому президенту России Ельцину, одному из тройки известных бывших крупных партийных функционеров, по чьей вольной прихоти был подписан акт о развале СССР.

Будучи избран главой Российской Федерации, Ельцин навсегда запятнал себя постыдным плоским угодничеством и унижением перед Соединёнными Штатами Америки и Западом, какими те были во время его президентства и остаются до сих пор. Своей стране он тем самым прочил судьбу неоколониального придатка других держав.

Вследствие этого ни о каком эстетическом достоинстве памятника столь одиозной личности речь идти не могла.

Процедуру его открытия сопроводили неуместной пустой шумихой — только и всего.

Не из того же ли ряда архитектурные абстракции Гауди, оглушающие ритмы рок-музыки, игра на сцене преимущественно валянием по низам, то есть с опусканием на пол и вовсе немотивированным ползанием по нему в театральных и балетных спектаклях, загаженные матом романы, эссе и блоги, бесконечные криминальные кинофантазии Голливуда, демонстрации половых актов на театральных сценах?

Молодым я мечтал дожить до третьего тысячелетия, — рассказывал о себе гроссмейстер Смыслов, известный своим утончённым постижением прекрасного как в шахматах, так и в сфере искусства и вообще во всём окружающем, — Я полагал, что в новом веке нас ожидает нечто особенно красивое, высокое, что в нём будет найдена — нет, не истина, это чересчур громко, но, по крайней мере, гармония, которую я искал. Но новый век меня разочаровал. За исключением технического прогресса, пожалуй, никаких изменений к лучшему он не принёс. Уровень духовной культуры явно упал…

(Из периодики).

Если иметь в виду, как плотно мы сейчас «обставлены» свободами и правами на них, то как раз благодаря их вознесению к абсолюту, всё, что создаётся в пределах эстетики, тут же и портится. А что ещё хуже, мы стали нетерпимее к любым замечаниям относительно предметов искусства.

Любому несогласному, если он сунется сюда со своим непохожим мнением и попробует заговорить об искривлениях в сфере оценок, об обмане, останется лишь стушеваться под напором оценок профессионалов или политиков, почему-то слишком уж часто оказывающихся «правыми».

У современных скульпторов, — отмечалось в комментарии о содержательности одной из недавних ежегодных российских выставок ваяния, — невозможно выделить какую-то общую тенденцию. Царит свобода формы и темы, художник творит что хочет.

(Из периодики).

Обман такого порядка оставляет обычного зрителя или читателя в круглых дураках. Ведь тут (имея дело с «освобождением до конца») нет простых способов что-то оспорить, чего-то потребовать, чему-то возразить.

С этой задачей не справляются и специально подготовленные толкователи, искусствоведы. Роль их почти до основания истёрта и изувечена. Преобладает замшелая угодливость перед авторскими объяснениями самих себя и их творений, перед их творческими амбициями, какие б те странными ни были.

Создаются условия для постоянного воспроизводства искусства без искусства. В нём если и есть художественное начало, то лишь в самом простом, примитивном виде, когда произведения могут называться художественными, а на самом деле относимы лишь к областям декора и бесхитростного украшательства.

Широкий ход такому творчеству дан при оформлении производственной обстановки на промышленных предприятиях, разного рода витражей, выставок, сценического антуража в театрах, простого уличного благоустройства и проч.

Конечно, всё это связано с необходимостью создания окружающей нас комфортности, но что касается настоящей роли