Опять-таки, думаю, он был бы не прочь, если бы я как-топомог ему все это исправить. Он на удивление часто приходит в мою теплую, яркоосвещенную квартиру и часами сидит перед гигантским телевизором. Иногда онприносит фильмы с собой – на дисках или кассетах. Снова и снова онпересматривает фильм «Среди волков». Нравится ему «Красавица и чудовище» ЖанаКокто. Потом еще «Мертвецы», картина Джона Хьюстона на сюжет Джеймса Джойса.Пожалуйста, обратите внимание, что фильм этот не имеет ровным счетом никакогоотношения к нашему роду – в нем рассказывается о довольно заурядной компаниисмертных, собравшихся на праздничный рождественский ужин; действие происходит вИрландии начала века. Многие другие фильмы тоже приводят его в восторг. Но онобходится без моего приглашения и никогда не задерживается надолго. Он частоосуждает «отъявленный материализм», в котором я «погряз», и, повернувшисьспиной к моим бархатным подушкам, толстому ковру и шикарной мраморной ванной,удаляется в свою заброшенную, заросшую лачугу.

Сегодня вечером он сидит там во всем своем пыльномвеликолепии, с размазанным по щеке чернильным пятном, склонившись надгромоздким томом биографии Диккенса, недавно написанной одним английскимроманистом, и изредка медленно переворачивает страницы – читает он не быстрее,чем большинство смертных. Из всех, кто выжил, он больше всего похож на человека.И остается таким сознательно.

Много раз предлагал я ему свою более могущественную кровь.Он всегда отказывался. Солнце пустыни Гоби сожгло бы его дотла. Все его чувствабыли обострены и вполне соответствовали его вампирской сущности, но до ДетейТысячелетий ему было еще очень далеко. Он так и не научился хорошо читать чужиемысли. Если он и вводит смертного в транс, то исключительно по ошибке.

Конечно, я не могу читать его мысли, потому что я егосоздал, а мысли вампира и его создателя – никто не знает почему – всегдазакрыты друг для друга. Подозреваю, что нам известно весьма немало о чувствах истрастях друг друга, однако образы чрезмерно сильны и потому не поддаютсячеткому определению. Но это лишь теория. Когда-нибудь нас, наверное,действительно будут изучать в лабораториях. Сквозь толстые стеклянные тюремныестены мы станем молить принести нам живую жертву, пока нас будут забрасыватьвопросами и брать образцы крови из вены. Да, но как, интересно, им удастсяпроделать такое с Лестатом, который одним лишь усилием мысли способен сжечьдотла кого угодно.

Луи не услышал моих шагов по высокой траве у его дома.

Я длинной тенью проскользнул в комнату и успел устроитьсянапротив него в своем любимом красном бархатном кресле – я давным-давнопритащил его сюда специально для себя, – когда он наконец оторвался откниги.

– А, это ты! – С этими словами он резко захлопнулкнигу.

Его лицо, тонкое и изящное от природы, удивительно нежное,несмотря на явно читающуюся в нем силу, сияло великолепным румянцем. Он ранопоохотился, а я пропустил это приключение. На секунду я испытал сокрушительноеразочарование.

Тем не менее оживленное тихой пульсацией человеческой кровилицо выглядело невероятно соблазнительным. Я чувствовал запах смертной крови,что придавало близости к Луи новое, любопытное ощущение. Его красота всегдасводила меня с ума. Наверное, я идеализирую Луи в его отсутствие, но при каждойвстрече он покоряет меня снова и снова.

Конечно, именно его красота и привлекла меня в те первыеночи в Луизиане, когда здесь царили колониальная дикость и беззаконие, а он былне более чем безрассудным пьяным дураком, который играл в карты, нарывался надраки в тавернах и делал все возможное, чтобы поскорее лишиться жизни. Что ж,он своего добился – более или менее.

Я не сразу понял причину ужаса, отразившегося на его лице,не понял, с чего это он вдруг так уставился на меня, а потом рывком поднялся,подошел и, склонившись, потрогал мое лицо. И тут я вспомнил! Моя потемневшая отсолнца кожа!

– Что ты наделал? – прошептал он. Встав на колени илегко положив руку мне на плечо, он застыл в таком положении и смотрел на меняснизу вверх. Приятная близость, однако я не подал виду и хладнокровно оставалсясидеть в кресле.

– Ничего, – сказал я, – все уже позади. Я пошел впустыню, мне хотелось посмотреть, что получится…

– Хотелось посмотреть, что получится? – Он поднялся,отступил на шаг и впился в меня глазами. – Ты хотел убить себя, ведь так?

– Да нет, – ответил я. – Я пролежал на солнце весьдень. А на второе утро, должно быть, каким-то образом зарылся в песок.

Он долго смотрел на меня, готовый вот-вот взорваться отвозмущения, потом вернулся к своему столу, сел – немного шумновато для такогограциозного существа, – положил руки на закрытую книгу и вновь обратил наменя яростный взгляд.

– Зачем ты это сделал?

– Луи, у меня есть новости поважнее, – ответиля. – Забудь об этом. – Я показал на свое лицо. – Я долженрассказать тебе об удивительном происшествии. – Не в силах большесдерживаться, я вскочил и принялся ходить по комнате, стараясь не наступать нагоры омерзительного мусора; меня раздражало тусклое освещение – не потому, чтоя плохо видел окружающую обстановку, – просто я люблю свет.

Я рассказал все – как я увидел этого Раглана Джеймса вВенеции и Гонконге, а потом в Майами, как он прислал мне сообщение в Лондоне, апотом, конечно же, последовал за мной в Париж. Завтра вечером мы должнывстретиться возле площади. Я изложил Луи содержание рассказов и объяснил, чтовсе это значит. Упомянул о странном облике самого молодого человека, о своейуверенности в том, что он находится в чужом теле и что он способен осуществлятьтакой обмен.

– Ты не в своем уме, – ответил Луи.

– Не спеши с выводами, – отозвался я.

– Ты цитируешь мне слова этого идиота? Убей его. Покончи сним. Найди его сегодня, если получится, и разделайся с ним.

– Луи, Бога ради…

– Лестат, это существо при желании может найти тебя? Этоозначает, что он знает, где ты спишь. Ты привел его сюда. Он знает, где сплю я!Хуже врага и представить невозможно! Mon Dieu, ну почему ты вечно ищешьнеприятностей? Тебя уже ничто не сможет уничтожить – ни все Дети Тысячелетий,вместе взятые, ни даже полуденное солнце в пустыне Гоби, и вот ты заигрываешь сединственным врагом, который имеет над тобой преимущество. Смертный, которомуне страшен солнечный свет! Человек, способный обрести над тобой полную власть вте часы, когда сам ты абсолютно лишен сознания и воли. Нет, уничтожь его – онслишком опасен! Если я его увижу, то убью!

– Луи, этот человек может дать мне человеческое тело. Тыхоть слышал, о чем я говорил?