В книжной лавке старик слушал радио, время от временипереключая каналы: диксиленд сменила классическая музыка, а чуть позже скорбныйголос запел какие-то стихи под музыку английского композитора.

Зачем я пришел к этому старому зданию, заброшенному ибезразличному, как могильный камень, с которого стерлись все даты и надписи?

Я больше не хотел медлить.

Охваченный безумным волнением, я снова и снова вспоминал всето, что произошло в Париже, и теперь направился в центр, чтобы найти Луи и всеему выложить.

Я по-прежнему передвигался пешком. Мне хотелось чувствоватьпод ногами землю, измерить ее шагами.

В наше время – в конце восемнадцатого века – этих жилыхкварталов города практически не существовало. Здесь, вверх по реке,располагались деревушки и плантации, а вымощенные дробленым ракушечником дорогибыли узкими и почти непроезжими.

Позже, в девятнадцатом веке, уже после распада нашеймаленькой общины, когда я, израненный и разбитый, отправился в Париж искатьКлодию и Луи, мелкие поселения этого района слились с большим городом и здесьпостроили множество красивых деревянных домов в викторианском стиле.

Некоторые из этих богато украшенных деревянных строенийпросторны и в своем роде не менее величественны, чем построенные впсевдогреческом стиле еще до Гражданской войны дома в Садовом квартале, которыебольше походят на храмы и во многом сродни импозантным особнякам Французскогоквартала.

Но эти жилые кварталы, застроенные не только большимидомами, но и маленькими щитовыми коттеджами, по большей части все равно воспринимаютсякак провинция – повсюду над невысокими крышами нависают громадные дубы имагнолии, многие улицы по-прежнему лишены тротуаров, а канавы вдоль нихзарастают полевыми цветами, распускающимися невзирая на зимние холода.

Даже маленькие торговые улочки – неожиданно встречающиесяряды соединенных друг с другом зданий – напоминают не столько Французскийквартал с его каменными фасадами и утонченностью Старого Света, сколько«главные улицы» отдаленных американских поселений.

Это отличное место для вечерней прогулки: такого чудесногоптичьего хора, как здесь, вы никогда не услышите во Вье-Карре; над крышамискладов, расположенных вдоль едва видной сквозь густую листву извилистой реки,простираются бесконечные сумерки. Здесь можно встретить потрясающие особняки спроизвольно расположенными галереями и пряничными орнаментами, дома с башенкамии фронтонами. Просторные деревянные балконы ограждены свежевыкрашеннымиперилами. За белыми частоколами простираются травяные лужайки, чистые иаккуратно подстриженные.

Разнообразие коттеджей бесконечно: одни аккуратно выкрашеныв яркие цвета, согласно велению моды; другие, заброшенные, но не менеекрасивые, приобрели очаровательный серый оттенок выброшенного рекой на береглеса – именно так нередко выглядят дома в тропических широтах.

Иногда улицы зарастают настолько, что с трудом верится,будто ты все еще в городе. Границы частных владений скрыты белоснежной дикойялапой и синей свинчаткой, ветви дубов растут так низко, что прохожимприходится наклонять головы. Даже в самую холодную зиму Новый Орлеан остаетсязеленым. Мороз иногда жестоко ранит камелии, но они все же не гибнут. Изгородии стены зарастают диким желтым каролинским жасмином и пурпурной бугенвиллеей.

В одном из таких сумрачных и зеленых уголков Луи и устроилсебе тайное убежище, спрятав его за высокой стеной гигантских магнолий.

Желтая краска необитаемого старого викторианского особняказа ржавыми воротами практически облупилась. Луи бродил по нему лишь изредка,освещая себе путь свечой. Настоящим жилищем ему служил коттедж на заднем дворе,окутанный огромной бесформенной массой сплетенного розового вьюнка. Именно тамхранил он свои книги и дорогие сердцу предметы, скопившиеся за многие годы. Сулицы окна коттеджа оставались совершенно незаметными. Скорее всего, осуществовании этого дома вообще никто не знал. Благодаря высоким кирпичнымстенам, тесно посаженным старым деревьям и диким зарослям олеандра его невидели даже ближайшие соседи. А в высокой траве отсутствовала ведущая к немутропинка.

Когда я пришел к нему, все двери и окна нескольких скромнообставленных комнат были открыты. Он сидел за своим письменным столом и читалпри свете одной-единственной свечки.

Я долго наблюдал за ним – мне всегда нравилось это занятие.Частенько я отправлялся следом за ним на охоту просто для того, чтобыпосмотреть, как он пьет кровь. Луи словно не обращает внимания на современныймир. Он неслышно, как призрак, бродит по улицам, медленно приближаясь к тем,кто ищет смерти – или, во всяком случае, производит такое впечатление. (Я неуверен, что люди способны на самом деле жаждать смерти.) И кровь он пьетбезболезненно, аккуратно и быстро. При этом ему необходимо убивать. Он не умеетщадить свою жертву. У него никогда не хватало сил на «один глоток», которым яспособен удовлетворяться много ночей кряду; или был способен – до того, какпревратился в алчного бога.

Он всегда одевается старомодно. Как и многие из нас, онпредпочитает одежду, близкую по стилю той, что он носил, будучи смертным. Емунравятся большие свободные рубашки с присборенными рукавами и высокимиманжетами, а также узкие брюки. Если он и надевает пиджак, что случаетсядовольно редко, то очень похожий на те, которые ношу я, – длинный иприталенный.

Иногда я приношу ему такого рода вещи в подарок, чтобы он непревратил в лохмотья свои немногочисленные приобретения. Не раз я испытывалискушение отремонтировать его дом, повесить картины, украсить комнаты и, какчасто бывало в прошлом, окунуть его с головой в пьянящую роскошь.

Думаю, он ждет этого от меня, хотя никогда и не признается.Он живет без электричества, без современного освещения, бродит среди царящего вдоме беспорядка и притворяется, что всем и полностью доволен.

В нескольких окнах нет стекол, но он очень редко опускаетстаромодные жалюзи. Дождь заливает его вещи, но ему, похоже, все равно – ведьих с трудом можно назвать вещами. Просто разбросанный по дому хлам.