class="p1">Он шумно вздохнул:

– Иван.

У моих ног разверзлась бездна. Четыре буквы. Два слога. Имя, которое ни за что не должно было прервать наше общение. Тень, которая возвратилась и теперь кровожадно парила надо мной. Неужели я никогда от него не избавлюсь? Не перестану бояться, что кто-то напомнит мне о нем? И вот совершенно чужой человек заговорил со мной об Иване. Я бы сейчас с радостью зарылась поглубже в свою постель, а потом проснулась и убедила себя, что мне просто приснился кошмар. Нет, я что-то путаю, Гари имеет в виду что-то другое, не может быть, что… Я послала ему немой вопрос. От его безмолвного подтверждения у меня закружилась голова. Я покачнулась и ухватилась за стойку. Он обеспокоенно ко мне потянулся, готовый подхватить, но я резко остановила его, выставив ладонь. Я вернулась в свою реальность, заняла привычную оборонительную позицию.

– Кто ты? От кого ты узнал об Иване?

Мой голос звучал сухо и агрессивно. Одно упоминание этого имени заставило меня измениться. Оно не имело ничего общего с привычкой произносить его в кругу моей семьи, с моими детьми. Оно прозвучало из уст абсолютно чужого для меня человека. И полученный удар был несравнимо сильнее.

– Я никто, – спокойно ответил он. – Мне о тебе ничего не известно, кроме твоего имени и названия твоего бара, которые я услышал от Ивана. Я видел его всего несколько недель назад. Он меня попросил…

Меня затошнило. Иван не мог назвать ему мое имя. Ивана больше не существует. Я схожу с ума. Страх растекся по моему телу, как если бы в него воткнули полный шприц яда.

– Неправда! Иван исчез! Никто не говорит о нем! Никто не произносит его имени! Слышишь? Что тебе от меня надо? Тебя прислал кто-то, кто намеревался навредить мне…

Он успокаивающе поднял руку:

– Да нет же! Конечно, нет! Никто не желает тебе зла, уж тем более я.

Это должно прекратиться. Я обязана проснуться. Возобновить свою жизнь, которая неожиданно прервалась с вторжением в “Одиссею” этого невесть откуда взявшегося типа.

– Уходи! Катись отсюда!

– Нет, Эрин. Я не уйду, пока все тебе не выложу.

Этот сумасшедший не терял спокойствия.

– Нет! Нет! И нет! – истерично вопила я. – Это все вранье! Ты сам не соображаешь, что несешь!

Гнев и паника ослепляли меня, но я заметила, что он огорчен. Впрочем, плевать мне на это.

– Убирайся отсюда немедленно! – приказала я.

Он собрался защищаться, принял более устойчивую позу. Я подлетела к нему и уставилась на него в упор.

– Вали отсюда! Ты кто такой, чтобы являться ко мне и морочить мне голову?

Он не сдавался.

– Я бы предпочел сообщить это в другое время и в другом месте, – заявил он все тем же рассудительным голосом. – Но у меня нет выбора. Я не нашел, как к этому подступиться… Я ошибся. Прости меня и скажи, когда мы увидимся, чтобы обсудить все спокойно.

Загадка, откуда у меня взялась сила, о которой я до сих пор не подозревала, но я отчаянно оттолкнула его. Он не сопротивлялся.

– Никогда больше не приближайся ни к “Одиссее”, ни ко мне, ни к моим детям! И не вздумай что-либо сообщать им об отце!

Он отшатнулся, как будто его ударили кулаком в живот. Да пошел он к черту! Лучшего он не заслуживал. Его руки задрожали, и он сжал их, чтобы унять дрожь.

– У вас с Иваном есть дети? – В его голосе звучало почти неприкрытое негодование.

У меня вырвался злорадный смех, совсем не характерный для меня.

– Это для тебя сюрприз? Я была права, ты просто псих. Убирайся отсюда и держись подальше от моей семьи!

– Я впервые это слышу, Эрин, клянусь тебе, впервые. Знай я это, я бы…

– Проваливай давай! Выметайся!

Он сдался. Сгорбился, порылся в карманах, бросил на стойку банкноту, развернулся и направился к выходу.

– Никогда не стремился ввязаться в эту историю, в которой ничего не понимаю. И меньше всего хотел причинить тебе боль. Мне очень жаль.

Он бесшумно закрыл за собой дверь.

Пять минут спустя вошли клиенты, а у меня по-прежнему перехватывало дыхание от страха. Я старалась прийти в себя. Машинально принимала заказы, существуя в другом измерении. Я раздваивалась. Была слабо улыбающейся хозяйкой бара, уставшей за день. И заодно женщиной, безмолвно вопившей. Подавленной и снова, как еще недавно, растерянной. Я давно научилась играть роль. Эта способность когда-то превратилась в рефлекс, от которого, как я считала, мне удалось окончательно избавиться. И вот недавно на меня свалилось нечто, не имеющее разумного объяснения. Кто этот человек? Откуда он знает о существовании Ивана? Бригаде подводников я доверяла. Они были классными ребятами, мы с ними сто лет знакомы, и они никогда бы меня не предали. Даже если бы этот Гари расспрашивал обо мне, они ничего ему не рассказали бы, напротив, заставили бы его признаться, почему он интересуется мной. Они бы защитили меня, прогнали его, если бы понадобилось. А я еще приняла его за хорошего человека. Едва не поддалась обаянию его тайны и красивых глаз. Я проявляла прежнюю доверчивость с мужчинами. Как если бы мне не хватило прошлого урока! Я была готова очароваться первым встречным, первым, кто привлечет мое внимание. Но как забыть то малое, что я услышала об Иване? Какой ему интерес придумывать подобную историю? Выходит, Иван на Реюньоне? Он жив? Нет… Иван исчез с поверхности Земли… Но если все это правда, то получается, Иван помнит меня? Но это нереально! С чего бы он вдруг забеспокоился обо мне, если он нас бросил? Поверь я хоть на секунду во всю эту чушь, следовало бы задаться вопросом, что Ивану надо от меня после стольких лет молчания? А вдруг он заинтересовался детьми? Нацелился их забрать? Нанял кого-то, чтобы украсть их у меня? Чтобы наказать меня? Ну нет, я не стану бояться, я не согласна. Наконец-то я освободилась и намерена оставаться свободной. Не проваливаться снова в адскую бездну. Наслаждаться спокойствием, к которому так долго стремилась. Никто не отберет у меня эту возможность. Никто не похитит моих детей. Это не под силу даже тени их отца.

Когда Палома пришла и заступила на свою смену, я под каким-то предлогом сбежала из “Одиссеи”. Мне не удастся вечно обманывать ее проницательность. Скоро она увидит на моем лице клеймо, оставленное недавней новостью. Нужно сохранить в тайне эти фантасмагорические пятнадцать минут. Я не должна никому о них рассказывать, пока сама не разберусь, где тут