— Да вижу… Одного ли убил? — жадно спросил тот, что помоложе — Мужика спровадил в могилу какого? Или на бабу нож поднял?

— Многих убил — ответил я, оставаясь у двери — Очень многих… и женщин и мужчин.

Услышав мои слова, они насторожились. Замерли. Каким-то обостренным внутренним чутьем обреченных на смерть поняли, что я говорю чистую правду о многих убитых. И почти догадались… но отмели эту догадку как невозможную. Ведь что делать в камере смерти залитому кровью законному убийце?

— На дорогах промышлял? — седой подумал, что разгадал эту загадку и на его сжавшихся было тревожно губах опять появилась расслабленная улыбка — Богатых путников резал?

— А может это он те смертоубийства у храма Лоссы учинил? — возразил молодой, глядя на меня с удивительной по силе надеждой — Расскажи! Кого жизни лишал?

— Рассказывай — поддержал сокамерника седой, подбрасывая на ладони ножичек, что тут же словно сам по себе исчез в рукаве его рубашки. Поймав мой взгляд, он подмигнул — Все одно помирать… но палача порадовать успею! А если я первым пойду — то может мы еще одну передышку заработаем. Пока они найдут второго с красным топором…

— Ты не видал его?! — голос молодого напрягся, говорящий подался вперед, все еще пытаясь сохранить внешнюю невозмутимость, но рыскающие тревожно глаза выдавали его.

— Палача? — дождавшись кивков, я продолжил — Видел. Палач прибыл в город вчера вечером.

— Ах ты ж! Чтоб ему шею свернуть! — тонко вскрикнул молодой и саданул кулаком о стену — Проклятье!

— А точно он был? — седой еще на что-то надеялся — Плащ с красной ладонью? Топор с красной рукоятью.

— Конечно — кивнул я — Без красных палаческих отметин мне путешествовать никак нельзя. Таков закон.

В камере воцарилась мертвая тишина. Молодой с отвисшей челюстью глядел на меня. Седой, наклонив голову, медленно поднимался, мелко встряхивая рукой со спрятанным в рукаве ножом.

— Ты шутки такие не шути — хрипло посоветовал мне седой — Думай, что говоришь…

— Никаких шуток — я устало качнул головой — Я палач. Палач Рург. И сегодня я предам пыткам, а затем убью каждого из вас.

Молодой истерично крикнул, вжимаясь в угол спиной:

— Врешь! Врешь, собака!

Седой заглянул мне в глаза и… понял. Застонав, он хлестнул себя по щеке и, набычившись, решительно прыгнул вперед, одновременно снизу-вверх нанося удар ножом, другой рукой при этом показывая ложный удар. Шагнув в сторону, я перехватил жилистое запястье, вывернул и тут же пнул в колено. Ахнув, седой упал на колени, подался лицом вниз, а я, продолжая выворачивать руку, забрал нож и резко отступил, вжавшись спиной в решетку.

— А-а-а-а… — выдохнул согбенный противник, медленно отползая назад — А-а-а-а… шлюхин сын… грешник…

— Гореть тебе во тьме огненной! — взвизгнул молодой, продолжая вжиматься в угол.

— Гореть — согласился я и повернулся на звук открывающейся двери.

Внутрь ворвалась знакомая кряжистая фигура, что некогда поражала шириной плеч, а теперь могла потрясти любого необхватностью пуза. Фигура хрипло рокотала:

— Сказал что он палач?!

— Да мало ли что он говорит…

— И ты его к приговоренным?!

— Так во второй такой места уж не было…

— Рург! — рявкнул кряжистый, увидев меня за решетчатой дверью — Чтоб мне мяса больше не жрать! Рург!

— Утро доброе, страж Магарий — вежливо склонил я голову.

Сплюнув, тот рявкнул на молодого стражника:

— Открывай! Живо!

Тот зазвенел ключами, выронил связку, поспешно наклонился за ней…

— А-а-а-а… — простонал седой узник, колотя себя кулаками по голове.

Молодой глядел на меня как волк в капкане на охотника. Равнодушно отвернувшись, я шагнул из камеры и попросил:

— Вина.

— Налью — пропыхтел Магарий — Да только ты ответь сначала — Нимрода ты?

— Нет.

— На нет и приговора нет — посветлел Магарий и повернул к выходу свою тушу — Сам он зарезался небось?

Услышав невысказанный вопрос отнюдь не глупого и мало кому верящего на слово многоопытного стража, я усмехнулся:

— Нет. Его дважды ударила ножом женщина. Та, что приютила его.

— Вдова Ромма? — удивленно крякнул страж, показав похвальную осведомленность — Да ну! У нее двое взрослых сыновей. Пятеро внуков! Родила она первый раз ох раненько… и муж у нее славный был… Хмельного в рот не брала. Подальше от всех держалась. И чтобы она да за нож взялась?

Шагая за стражем по коридору, на ходу сдирая ставшую жесткой от высохшей крови рубахи, я мрачно подтвердил:

— Взялась.

— Видел?

— Нимрода застал еще живым. Он и сказал.

— Все одно не верю.

— Кхтун ею завладел — вздохнул я и поспешно остановился, чтобы не налететь на споткнувшегося гиганта Магария.

— Как ты сказал?!

— Мне бы вина — напомнил я.

— Да будет тебе вино! — зло рявкнул страж — Голова у меня от вас болит! Кхтун?!

— Кхтун…

— И ведь рассмеялся бы тебе прямо в окровавленное лицо… тебя мои не зашибли, часом?

— Нет — улыбнулся я, шагая за стражем — Видать не хотели испачкать кулаки моей греховной рожей. Но лица их были красноречиво злы и брезгливы…

— Верующие они шибко — Магарий зло сплюнул и покачал головой — Пачкаться бояться. И чего тогда в стражи подались? А я тебе скажу, чего ради они тут — выслуга лет, пенсия, опять же платят нам неплохо, одевают и кормят даром. Каждый трактирщики задарма пиво поднесет, каждая торговка орешками калеными или рыбкой вяленой угостит… Опять же детишек наших даром в школах обучают… чем не радость для верного служаки? Кто осудит?

— Трудно осуждать — я на ходу пожал плечами, про себя уже в какой раз удивляясь быстроте шагов непомерно раздобревшего стража Магария, что год от года становился все толще, оставаясь при этом выносливым и сильным.

— Трудно осуждать — уже куда мягче пробормотал Магарий — Эх… новое семя не радует, Рург. Не радует. Мой старший еще с понятием, а вот младший… давно уж бороду бреет, а из книжек все носа не показывает. Запрется у себя в комнате и днями его не видим! Я тебе так скажу — от книг добра не жди! Научат они ненужному! Ведь так?

— Я читать люблю…

— Любит он… ну ты-то понятно — за чтением забываешься, а тебе грешному как раз оно и надо, чтобы истерзанные мертвые тела не мерещились…

— Хм… Когда я упомянул кхтуна, ты не рассмеялся мне в лицо, страж Магарий. И ты не особо расспрашиваешь меня о смерти Нимрода Ворона.

Круто остановившись, Магарий толкнул ничем не примечательную крепкую дверь и, переступая порог, буркнул:

— Не рассмеялся. И не расспрашивал. Слушай… ну