ясно что Нимрода не ты. Ты убивец. Кровь тебя не пугает, убивать тебе тоже не страшно. Убей ты Нимрода — мы б тебя у его тела ни за что б не застали. Не такой ты глупец. И ты уж точно догадался бы сбить масляную лампу на пол или головешки из очага выгрести и на кровать бросить, а перед этим нож из тела Нимрода достать. Сам не хуже моего знаешь, что пожар следы пеплом кроет.

— Того убийцу-поджигателя я распнул позапрошлым летом — кивнул я, бросая рубаху на пол, а сам опускаясь на высокий табурет напротив крепкого широкого стола, украшенного лишь закрытой армейской чернильницей — А вы его поймали.

Табурет подо мной был слишком уж высок и слишком неудобен, но для того его и делали — преступников притащенных на него сажать пред суровым старшим стражем — а я помнил как можно половчее примоститься на его краю. Не пачкать же грязью и кровью накрытое плащом кресло в углу.

— После шестого пожара поймали мы того поджигателя — пропыхтел Магарий, доставая из небольшого шкафа в углу пару стаканов и уже открытую бутылку вина — Убивец клятый… но ты его хорошо прижег. Помню, как печень его дымилась в твоих клещах и как он на нее смотрел рот свой, проклятый в крике разинув…

— Было дело…

— И следы свои от собак скрыть ты тоже умеешь.

— Умею — согласился я — Грешно, конечно, от преступников науку получать…

— Но тем лучше повадки их знаем и тем легче их ловить! — припечатал страж и, с бульканьем налив вина в оба стакана, подал один мне, а сам взгромоздился на застонавший от такой тяжести стол и выжидательно на меня уставился.

Я его ожидания не оправдал, не став пока ничего рассказывать, но задав вопрос:

— Почему не рассмеялся про кхтуна услышав? Детская страшилка…

— Чистосвет, Чистосвет, подари ты нам конфет — рассмеялся Магарий и, сделав большой глоток, утирая намокшие усы, прикрыл глаза — Помню ведь… сколько уж лет минуло… ты какие особо любил? Я зеленые. Обожал их…

— Зеленые и красные.

— Зеленые кислющие! Ух…

— Но вкусные — кивнул я и ненадолго припал к стакану.

Страж же, поставив стакан на стол, достал из кармана куртки короткую трубку носогрейку, выудил кисет и занялся привычным делом, тихо при этом говоря:

— Почему, по-твоему, на тот хутор двое молодых да зеленых стражей сунулись? Они ведь прямо так в дом и ввалились сходу, сапожищами грохоча?

— Да — рассмеялся я — Даже в окно не глянули. И с лошадей спешились прямо перед дверью.

— Ух я им задам сегодня… ведь учил их! А они будто сами под арбалетный болт подставляются… Сам я с пятеркой самых бывалых не в городе был этой ночью. Догадаешься куда меня слова твои занесли?

Чуть помедлив, обдумывая, я медленно кивнул:

— Старшая сестра Ксаллопа…

— Она самая! Заявилась сюда целым шествием факельным и потребовала их сопровождать к самым значит проклятым Ямам Нимрода, упокой Лосса его бедную душу… Легко ли он умер? Тела я еще не видал.

— Нелегко — покачал я головой — Мучился перед смертью. Но больше от предательства любимой.

— Может он… ну… захотел ласки телесной, она отказала… а он под хмельком был и…

— Нет — уверенно ответил я — Нимрод был трезв и спокоен.

— Видал я его недавно в городе. Перебросились парой слов. И ты уж поверь моему опыту, Рург — спокойным Нимрод Ворон не был. Я потому его и подозвал — очень уж пугать он начал детишек. Заорет вдруг ни с того ни с сего посреди пустой улицы, на выходе из трактира мнется подолгу на пороге, если во дворе уже темно. На золотарей вдруг хрипло кричать принялся… прогонять их начал из Ям. Вот я и подозвал Нимрода в тот день. Что говорю не так с тобой, дружище? А он на меня… ну не волком затравленным, а скорее собакой побитой и злющей глядит, губу до крови кусает… Ничего он мне толком не ответил, крики свои на выпивку списал и ушел торопливо… Нет… — сползая со стола, Магарий покачал головой — Не был он спокойным. Трезвым — может быть. Но спокойным…

— В последние часы перед смертью Нимрод успокоился — тихо сказал я, вспоминая слова сильги про очищенные от тьмы мысленные подвалы Нимрода Ворона — И он был радостен.

— Радостен то с чего?

— Он не собирался более возвращаться в Ямы никогда — ответил я столь же тихо — И в ближайшие дни хотел пуститься в долгий путь к отчим краям. На север. К Трорну.

— О как… а деньги? Он ведь невеликое, но все же жалование получал из городской казны.

Я пожал плечами и протянул опустевший стакан стражнику.

— Еще пару глотков?

— Еще пару больших глотков — бледно улыбнулся я — У тебя найдется старая рубаха?

— Мою не жалко, но тебе она скорее ночной рубашкой придется — хохотнул Магарий — В одном сундуке у нас одежа казненных тобой. Так и хранится с прошлых разов. Люди боятся греха и не берут даже даром. А выкидывать тоже грех. Все ждем какого-нибудь пришлого нищего оборванца, что не побоится срам прикрыть одежой убивцев…

— Вот вы и дождались — усмехнулся я — Рубаху приму.

— Снабдим — пообещал страж — Кхтун ею овладел, говоришь? Вдовой Ромма…

— Расскажи, что там у вас стряслось ночью — попросил я — А потом я обскажу как у меня все случилось. Так и сложим все воедино.

— Дело говоришь… вот только старшая сестра Ксаллопа мне столько раз повторила никому ничего не рассказывать, что я даже и не знаю. Ссориться с храмом Лоссы мне не с руки, Рург. И по службе с ними дело иметь приходится и внуков скоро в храм нести…

— Ритуал Священного ПервоСвета?

— Он самый — удивительно тепло улыбнулся старший страж — Буду держать внучку под разноцветным светом главного храмового витража… свечи пахучие… сестры певучие… благодать!

— Красиво и благодатно — согласился я.

Опять наклоняя бутылку над стаканами, Магарий цепко глянул на меня:

— Что ж… Можно и рассказать. Ты мне, я тебе. Но…

— Но?

— Сойдемся на кое-чем еще… для тебя мелочь, а мне прибыток и добрые отношения с одной важной семьей города. И тебе прибыток небольшой… рубаху ведь все равно новую покупать…

— Без лишних мук? — вздохнул я.

— Так и попросили слово в слово — кивнул стражник, бухая сапогами по скрипучему полу — Меня попросили. Чтобы я тебе за узников пару