— Добро пожаловать в мир сестринства Сильгаллы, палач Рург. И видит Светлая Лосса — наш мир мрачен и страшен.

— Пожалуй… подобные места страшны даже для закаленных войнами мужей, а уж для юной девушки… — согласился я, невольно опять вспоминая ту едва освещенную факелами пещеру и дымные страшные веревки-тропинки на ее стенах… — О… твое оружие.

Вытащив из-за ремня кинжал, я крутнул его на ладони и протянул рукоятью вперед и только затем спохватился, что она ничего не видит. Застыв как последний дуралей, я прикинул как бы указать ослепшей сильге на протянутое оружие, но она качнула головой:

— Пока я не приду в себя и не верну зрение… пусть все мои вещи побудут у тебя. Так сохранней.

— Откуда столько доверия?

— Ты не бросил меня там — просто ответила она — А ведь мог скинуть меня как лишнюю ношу и…

— Я не из таких.

— Вижу… Посему пусть мои вещи пока побудут под твоим присмотром… понимаю, что и так задолжала тебе немало…

— Ты ничего не должна мне — ответил я, убирая оружие обратно под рубаху.

Снявшая еще в комнате куртку сильга подалась вперед, и я поспешно отвел глаза, когда в расстегнутом вороте ее потемневшей рубахи качнулись тяжелые белые груди. Она же, не замечая этого по причине незрячести, нагнулась еще ниже, тянясь к пряжкам сапог.

— Сиди уж — поспешно произнес я, вставая с чурбана — Я помогу снять обувь.

— Благодарю…

Пока я возился с туговатыми пряжками, она, к моему облегчению откинувшись обратно на стену сарая, тихо улыбнулась:

— Удивительно какой ты… настоящий, а не тот, кто прячется под вечно суровой личиной безжалостного палача. А ведь я узнала лишь малую толику о тебе…

— Уж какой есть — проворчал я, стягивая последний сапог и начиная осторожно разматывать мягкие портянки, отметив про себя, что намотаны они по западному обычаю. Простой и хорошо сберегающий ноги способ, что особенно важно в долгих путешес…

Я невольно застыл, глядя на открывшиеся моему взгляду покрытые тонкими частыми шрамами ступни. Я знал, что оставляет подобные следы. И я как никто умел наносить подобные раны… Анутту секли и секли беспощадно, вспарывая кожу верхней части стопы. После такого еще долго не сумеешь надеть башмаки, а каждый шаг будет доставлять сильную боль…

— Рург?

Опомнившись, я выпустил маленькую стопу из ладоней и смущенно поднялся, успев подцепить голенища ее сапог:

— Прошу прощения, госпожа. Уберу обувь за порог. И я не хотел сделать ничего неподо…

— Ты увидел шрамы — по губам сильги пробежала горькая усмешка и она поджала босые ноги под скамью.

— Да…

— Дети с даром… в народе их не зря считают отмеченными проклятьем. То, что сидит в нас… заставляет нас порой вести себя подобно бешеным животным. Неугомонные, не слышащие, шумные, визгливые, корчащие рожи, чуть что заходящиеся в истерике, разбивающие вещи, рвущие книги, не желающие подчиняться ни доброму слову, ни тяжелому удару… Мы приносим горе родителям своим непослушанием, глупыми поступками, непоседливостью… Меня в раннем детстве забрали в сестринство сильг. Но… Я не желала подчиняться и там. Не желала учиться. Но по малолетству я не могла понять главного — что теперь я среди таких же как я сама и что меня быстро заставят подчиниться раз и навсегда…

Кашлянув, я вернулся на чурбан и, помолчав, глядя на мерцающую лампу, тихо произнес:

— Раньше не приходилось слышать о таком.

— Ну да… ты как и все слышал про таких как я лишь грязные пересуды и наговоры. Как сказал про меня Нимрод Стальной Клюв? Шлюха семи дорог и трех перекрестков? Это что-то новенькое… надо записать. Но другие говорят слова похлеще… ты и сам не так давно перечислил мне самые расхожие прозвища сильг…

— Я мало верю досужим сплетням, сильга Анутта. Но увидев нечто необычное и страшное… не могу не расспросить. Позволишь? Я спрошу лишь о главном…

— Спрашивай, палач Рург. Думаю, настала пора мне отвечать на твои вопросы…

Глава 6

Спрашивай…

Не так-то и легко порой что-то спросить, особенно если не желаешь при этом задеть за живое. Вот чем хороши болтуны — их и спрашивать не надо, сами все расскажут, а если их что тревожит, то они превращаются в изливающийся словами родник, хотя порой водица в том роднике мутновата и горька… Еще хороши те, кто не хочет принимать на себя груз даже заслуженной вины и начинает спешно тараторить, пространно поясняя почему так случилось и что во все виноваты злые духи, роковая судьба, скверное трактирное вино, а может и его родители — но только не он сам. Таких понукать не надо. Они будут говорить до тех пор, пока я не заткну им рты кляпом.

Сильга Анутта, несмотря на молодость, молчать умела. А порой может и любила хранить долгое молчание — уж не знаю почему мне так подумалось.

Мысленно перебрав немало слов, я решил спросить напрямую:

— Как ты могла так скосить удар?

— Скосить удар?

— Знаю, что не видел и тысячной доли того, что происходило там на самом деле, но… моего разумения хватило дабы понять — ты совершила ошибку…

— Кхтун запутал меня — сильга уронила голову, сжала пальцами край скамьи — Запутал…

— Он там был…

— Был… да не тот!

— Поясни — я подался вперед, утвердил локти на коленях, почти сложившись ножницами — Пусть видел я мало, но кое-что для себя все же уяснил. Если говорить просто, то мы вошли в пещеру следуя отпечаткам молодого кабана, но там в подземной тьме нарвались на… медведя? Как такое могло случиться?

— Кхтун запутал меня — повторила девушка, медленно поднимая лицо и наводя слепые глаза на одну из ламп — Запутал хитрейшей и простейшей уловкой — он просто ничего не делал все эти годы! Ничего! И потому нигде не оставил ни единого следа своего присутствия, ни единого клочка своей сущности…

— Не понимаю…

— Кхтуны разумны, палач.

— О… вот в этом я больше не сомневаюсь — как и в существовании самих кхтунов — заверил я сильгу и оглянулся через плечо, с некоторой тревожностью осмотрев двор и заодно глянув не несут ли нам ужин.

— Еще они очень хотят продолжить свое существование.

— Продолжить жить?

— Может и так — кивнула сильга — Но в сестринстве осуждают подобные мысли. Кхтуны лишь мрачная нечисть, что стремится к живому теплу. Вот это знание меня и подвело… подвело впервые…

— Я опять утрачиваю