Охранник засвистел в свисток. Буфетная наполниласьохранниками, работниками секретариата. Прогремел голос: «Сдать оружие!»Открылась дверь с трибуны, вошли Сталин, Рыков и Енукидзе. Кто-то из нихудивленно воскликнул: «Что здесь происходит, товарищи?!»

При виде Сталина Охотников, Геллер и Петенко бросилисьголовами вперед. Кавказцы повисли на них. Все выглядело очень нелепо:опрокидывающиеся столы, разлетающиеся вдребезги бутылки и тарелки, съехавший вугол и извергающий пар самовар, перепуганные вожди, возящаяся вокруг возмущенноорущих командиров кавказская охрана; над всем царил крепкий до тошнотворностизапах разлившегося коньяка.

Все это продолжалось несколько секунд, и в течение этихсекунд Сталин понял: происходит что-то очень нехорошее, может быть, то самое,что иногда снится во сне со всеми подробностями, то самое, что не дает спать поночам. То самое происходит среди бела дня, над священным телом революции. Надонемедленно бежать. Не имею права рисковать собой.

В следующую секунду Охотникову удалось отшвырнуть двухохранников. Он подскочил к Сталину и со всего размаха ударил его кулаком поголове. Сапоги Сталина разъехались в коньячной луже, он упал в угол, мелькнуло:«Конец революции!», и потерял сознание. Осетин достал сзади Охотникова кинжаломв плечо. Брызнула кровь.

– Возьмите их живьем! – орал Енукидзе.

Сталин в нелепой позе лежал в углу, вокруг были разбросаныслетевшие со столов закуски. Охотников зажимал рану правой рукой, вся леваячасть спины была в крови, в левой руке он теперь держал револьвер. В мельтешнеон никак не мог прицелиться в Сталина. Что-то мешало ему, красномугерою-головорезу, стрелять в тех, кто ни при чем.

Еще через несколько секунд командирам с пистолетами в рукахудалось протиснуться в тоннель и пуститься в бегство. За Кремлевской стеной ихждали две мотоциклетки.

– Ушли, мерзавцы! Иосиф, как ты? – участливо склонилсяРыков.

Сталин сидел сморщившись, будто уксусу хватанул по ошибке.Он расстегнул пуговицы, чтобы оправить собравшуюся на животе шинель.

– Далеко не уйдут, – пробурчал он.

* * *

Демонстрация между тем продолжалась. «Мы – краснаякавалерия, и про нас былинники речистые ведут рассказ», – голосили девчатав косынках. Колонна, в которую затесалась группа Альбова, вступала на Краснуюплощадь, демонстрируя все, что полагается: огромный гроб «русскогокапитализма», гидру контрреволюции с головой Чемберлена, макет будущегоДнепрогэса. Проходя мимо фасада Верхних торговых рядов, колонна обтекалапамятник Минину и Пожарскому. В этом именно месте Альбов выбежал из ряда и,широко размахнувшись, швырнул на торцовую мостовую портрет Сталина. Усатойфизией вверх портрет проскользнул по слизи в сторону цепи красноармейцев,выстроившихся перед Мавзолеем.

– Пора, товарищи! – закричал Альбов своим.

Троцкисты уже отшвыривали официальные плакаты иразворачивали над головами припрятанный до этого момента транспарант «Долойтермидорианцев!». Такой же лозунг спускался на огромном полотнище из оконВерхних торговых рядов прямо на обозрение правительственным трибунам и почетнымгостям: «Долой термидорианцев!»

«Долой! Долой!» – скандировали юнцы. Нина то размахиваларуками, то вцеплялась в плечо Семена. «Долой! Долой!» – морозные волны восторгаокатывали и воспламеняли ее. В такую минуту на пулеметы побежать, погибнуть,испариться! «Долой!»

Власти немедленно начали принимать меры. Рота пехотинцевбежала через площадь, стаскивая винтовки и отмыкая штыки. Приказ был – лупитьприкладами, не жалея. В тыл колонны врезался эскадрон кавалерии. Честные трудящиесярасступались, показывая конникам: «Это не мы, братцы, это вон там, жидовня!»Махали вслед кулаками, выражали гнев: «Бей гадов!» У конницы задача, однако,была не бить, а оттеснить группу с площади на зады Верхних торговых рядов.Разрозненно, со свистками, создавая дикую панику, подбегали со всех сторонмилиционеры: «Лови предателей!»

Сцепив руки, группа Альбова защищала свой транспарант, покамогучие лошади и летящие в лица приклады не вдавили ее под темную аркупроходного двора. «Наше дело сделано! Все врассыпную!» – донесся откуда-тоголос предводителя.

Рассыпаться, увы, было уже некуда. Через несколько минутгруппа оказалась в узком Ветошном проезде, отделенном от Красной площадимассивным зданием рядов. Здесь уже началось настоящее избиение. Милиция икрасноармейцы орудовали палками, прикладами и шашками в ножнах. Мелькалиокровавленные, обезображенные лица. «Фашисты! Убийцы!» – истошно кричалитроцкисты. Их сбивали с ног, волокли к тюремным фургонам. Кое-кто еще пыталсябежать, смешаться с толпой зевак. Их опознавали и вытаскивали на избиение.Творился сущий бедлам.

Двое красноармейцев, гогоча, волокли Нину Градову. Одинобхватил ее сзади, другой рвал пуговицы на пальто.

– Вот сейчас мы тебя, сучка, заделаем! Вот тащи ее, Коляй,за бочки! Там мы ее заделаем!

Разрываясь от крика: «Семен! Семен!», Нина пыталасьосвободиться от пронзительно-вонючих ублюдков. Налетела волна воющих людей ивсадников, разорвала сцепление, отшвырнула Нину к дверям какой-то москательнойлавки. Дверь приотворилась, масляная рожица вынырнула из темноты.

– Влезай, барышня, спасайся!

Она в ужасе отшатнулась, снова закричала: «Семен! Семен!» –и вдруг увидела его.

Среди всей этой мрачной свалки инструктор Осоавиахима былсветел, даже лучист. Покуривая, он стоял на высоком крыльце торговых рядов ипоказывал гэпэушникам, кого брать в толпе. Не веря своим глазам, она сталапробираться по стенке поближе к крыльцу. «Семен!» – еще раз крикнула она, и тутон ее услышал, усмехнулся, протянул руку, сквозь вопли до нее донеслось: «Играокончена, Нина Борисовна! Влезай сюда!» Она увидела, как один из гэпэушников вэтот момент подтолкнул Семена и вопросительно показал на кого-то в бурлящейтолпе: «Этот?» – и как Семен торопливо закивал: «Этот, этот».

– Доносчик?! – истерически закричала Нина. –Семен, ты доносчик!

Толпа еще раз крутанула ее и отнесла прочь. Оглянувшись, онаеще заметила, что Семен и на нее показывает гэпэушникам: вот эта, мол, тоже. Вследующий момент какой-то конник дотянулся до ее головы древком своей параднойпики. Нина потеряла сознание и свалилась под ноги толпе.

* * *

Сражение было окончено. Милиция запихивала измочаленныхтроцкистов в фургоны. Толсторожий и задастый мильтон за руку тащил бесчувственнуюНину к углу Никольской улицы. На углу вдруг уличный сброд, нищие и торговкигорячей снедью окружили блюстителя порядка.

– Глянь, глянь, народ, девчонку убили, изверги! Бандиты,мазурики, кровопийцы, школьницу-красавицу порешили!

Мильтон растерянно озирался: