Между тем в другом районе столицы, на углу Моховой и Воздвиженки,откуда уже была видна пузатая Кутафья башня Кремля, события развивалисьнесколько иным образом. Здесь оппозиции удалось лучше организоваться. Митингбыл гораздо многолюднее и спокойнее. Никто не посягал на раскольническиеплакаты и лозунги. Фасад Четвертого Дома Советов был украшен большим портретомТроцкого. Неподалеку от портрета в открытом окне время от времени появлялсяоригинал, взмахивал пачкой тезисов, пламенно, в лучшем стиле Южного фронтатысяча девятьсот двадцатого года, бросал в толпу:

– Вопрос стоит просто, товарищи: или Революция, илиТермидор!

В ответ неслись оглушительные аплодисменты и приветствия.Троцкий фиксировал историческую позу, отворачиваясь от окна, глотал аспирин.Голова трещала. «Надо было действовать три года назад, – в который разкорил он себя. – К пулеметчикам надо было обращаться, а не к студентам».

По периферии митинга по направлению к Красной площадимедленно проходили колонны основной демонстрации. Демонстранты глазели намитинг, никак не выражая своего отношения к лозунгам. При появлении Троцкого вокне все, конечно, ахали. Вождь морщился. Ахают от любопытства, а не изсолидарности. Не меньше, наверное, ахали бы, а может быть, и больше, если быпоявлялся Шаляпин.

В одной из колонн продвигалась большая группа молодежи.Внимательно присмотревшись к этой группе, можно было бы предположить, что онаскорее принадлежит к оппозиции, чем к демонстрации послушного большинства.Между тем она двигалась смирно и даже как бы апатично, стараясь не обращатьвнимания на зажигательные кличи из Четвертого Дома Советов. Семен Стройло несплакат «Слава Октябрю!», Нина Градова – портрет «всесоюзного старосты»,похотливого козлобородого Калинина, руководитель же подпольного кружка Альбовне постеснялся вооружиться физиономией самого ненавистного Кобы. Им надо былово что бы то ни стало благополучно достичь Красной площади.

Движение колонн опять застопорилось, и группа Альбова, неменее сотни юных троцкистов, остановилась как раз напротив Четвертого ДомаСоветов. Волей-неволей ребята теперь смотрели издали на своих, на портретлюбимого вождя и открытое окно, в котором только что промелькнул оригинал.Альбов с тревогой озирал дрожащих от возбуждения соратников: только бы несорвались!

Нина Градова, оглянувшись по сторонам, прошептала на ухоСемену:

– Ручаюсь, здесь полно агентов Сталина! Посмотри, Семка, воншныряют шакалы!

– Факт. Где же им еще быть? – натужно пробасил Семен илевой рукой обнял ее за плечи, как бы передавая свое классовое, уверенное всвоей правоте спокойствие. Ему еле удавалось сохранять широту и размеренностьдвижений, то есть свой главный маскарад. Все у него внутри трепетало и звалокак раз к полной противоположности – юлить, оглядываться, прятать взгляд. Скоровсе выяснится. Почти наверняка она поймет наконец, кто он такой, вот тогда иувидим: любишь или не любишь, профессорская дочка? Вот тогда и проверитсяискренность твоих чувств, что тебе дороже: троцкизм твой говенный или любимыймужик. В новую жизнь ведь тебя могу провести гордой поступью!

Из-за плакатов, как из-за мейерхольдовских декораций,вынырнуло красивое лицо Олечки Лазейкиной, послышался ее горячий шепот:

– Ребята, он! Смотрите, Лев Давидович!

В окне и в самом деле вновь возник Троцкий. Застыл намгновение с поднятой рукой, потом начал швырять вниз призывы:

– Мы за немедленную индустриализацию! Мы за партийнуюдемократию! Товарищи, пламя революции вот-вот охватит Европу и Индию! Китай ужерычит! Бюрократия – это оковы на ногах мировой революции!

Митинг под окнами опять взорвался криками и аплодисментами,вверх полетели шапки. Трудящиеся из колонн по-прежнему глазели на всепроисходящее, как на спектакль. Началось медленное движение к Кремлю. Альбовшептал своим:

– Спокойно, ребята! Мы проходим тихо. Наша цель – Краснаяплощадь.

Вдруг все замерли на Воздвиженке. С крыши Четвертого ДомаСоветов спускался крюк. Из слухового окна две пары чьих-то рук дергали толстуюверевку, стараясь подвести крюк под край портрета Троцкого. Оппозициявозмущенно взревела. В колоннах кто-то восторженно взвизгнул:

– Глянь, портрет хотят стащить!

Троцкий некоторое время еще швырял призывы, явно не понимая,что происходит, потом опять исторически застыл. Распахнулось соседнее окно, и внем появился ближайший сподвижник Муралов с длинной половой щеткой. Наполовинувысовываясь из окна, он елозил щеткой по стене, пытался перехватить зловредныйгэпэушный снаряд.

– Ура! – вопили теперь восторженно в топчущихсяколоннах.

Борьба щетки и крюка захватила всех. Троцкий отступил отокна и сказал приближенным:

– Мы проиграли. Массы инертны.

Между тем дело обстояло как раз наоборот: под давлениемщетки крюк позорно ретировался. Массы с энтузиазмом аплодировали. Отсутствиечувства юмора помешало вождю перманентной революции использовать свойединственный шанс. Парад продолжался весь день. В приемной на задах Мавзолеяприслуга уже в десятый раз заново сервировала стол. Иногда открывалась дверь натрибуны, и тогда становились видны коренастые фигуры вождей, неутомимоприветствующих демонстрантов. Слышался шум проходящих колонн, рев оркестров, возгласылюбви.

Охрану внутри Мавзолея несла кавказская стража самогоСталина. Два джигита, вооруженные револьверами и кинжалами, стояли у дверейподземного тоннеля, ведущего за кремлевскую ограду. Вдруг одному из нихпослышалось что-то подозрительное. Он открыл дверь и увидел в тоннеле троихстремительно приближавшихся командиров РККА.

– Кто пропустил?! – взвизгнул охранник. – Стой!Стрелять буду!

Подбежали еще два кавказца, руки на рукоятках кинжалов.Командиры подошли уже вплотную, напирали, размахивали пропусками. Один из нихгулко басил:

– Какого черта?! Нас послал начальник академии РобертПетрович Эйдеман для охраны правительства! Вот пропуска! Комполка Охотников,комбаты Геллер и Петенко! Прочь с дороги!

Охранник забрал пропуска, начал их разглядывать. Командирыкак-то странно пружинились, взгляды их обшаривали буфетную залу, словно кого-товыискивая среди входящих и выходящих вождей. Осетин-охранник поднял рысийвзгляд на басистого Охотникова, от напряжения приподнялся на носки, будтогончая перед рывком.

– Неправильная печать на ваш пропуска! Почему?

Он еще колебался, предположить ли самое нехорошее, однакоинстинкт ему говорил: надо действовать немедленно, в следующую секунду, иначебудет поздно.

Петенко вырвал у него из рук пропуска.

– Без печати ты не видишь кто мы? Орденов наших не видишь,дикарь?!