Ага, понятно, Рестон теперь и сам уже начинал разбираться.Вот плывет огромная фанерная фигура мирового рабочего с кувалдой. Перед нимоскаленные зловещие рожи империалистов в цилиндрах и с сигарами. Ражие парни,хохоча, тянут веревку. Рабочий вздымает кувалду и обрушивает ее на цилиндры.После справедливого наказания кувалда снова вздымается, а цилиндрывыпрямляются. «Смешно, что он не может нанести окончательно сокрушающего удара,иначе провалится все шоу», – зловредничал в записной книжке Рестон.

Вдруг пошла какая-то необозримая колонна китайцев. Над нейна ходулях вышагивали империалистические чучела. Сатирический мотив затемсхлынул. Колонны московских предприятий плакатами и передвижными радостнымидиаграммами рапортовали о своих достижениях. Тут и там проплывали портретыСталина, Калинина, Рыкова. Представители колонн кричали в большие изоцинкованной жести рупоры:

– Да здравствует Сталин!

– Да здравствует всесоюзный староста!

– Да здравствует наше родное Советское правительство!

Рабочие завода имени Ильича развернули широкий транспарант:«За ленинизм, против троцкизма!»

* * *

Главная улица Москвы Тверская с ее гостиницами, ресторанамии магазинами была запружена медленно продвигающимися в сторону Красной площадиколоннами демонстрантов. Погода в целом благоприятствовала излиянию чувств,как, впрочем, и возлиянию ободряющих напитков. Бодрили и оркестры, шлосьхорошо.

Над демонстрантами, на балконе гостиницы «Париж», стоялишесть фигур руководящего состава. Они приветствовали колонны, выкрикивали врупоры лозунги революционного характера, бросали праздничные листовки.Проходящие под балконом «михельсоновцы» отвечали громким «ура» иаплодисментами.

– Кому вы аплодируете, товарищи?! – надрывался КириллГрадов. – Ведь это же оппозиция! Троцкисты! Раскольники!

Он стоял на платформе грузовика с откинутыми бортами. Вместес ним орали во все стороны несколько других агитаторов Краснопресненскогорайкома ВКП(б).

«Михельсоновцы» сначала и их просто награждалиаплодисментами, потом стали соображать – что-то не по-праздничному базлаюттоварищи. Потом стали внимательнее приглядываться к «Парижу», пошел в ходклассовый прищур – и впрямь что-то не то: в окнах гостиницы портреты Троцкого иЗиновьева, с балкона, если разобраться, доносится несуразное «Долой сталинскийбюрократизм!»... а вон листовочка парит, пымай ее, Петро, да прочти! Прочестьмало, тут карикатура на нашу партию, товарищи. Вот гляньте: «ВКП(б) зарешеткой».

«Во влипли, братцы!» – захохотал кто-то. Другой кто-тояростно заорал, потрясая кулаком: «Надули, сукины дети, испортили праздник!» Изпереулка вырвалась группа молодых, краснощеких, пошла пулять яблоками побалкону: «Бей гадов!»

У входа в гостиницу стояла довольно плотная, не менее двухсотен, толпа оппозиционеров, преобладали люди студенческого и интеллигентноговида, было, однако, немало и рабочих. Покачивалось несколько раскольническихлозунгов: «Да здравствует оппозиция!», «Да здравствуют вожди мировогопролетариата товарищи Троцкий и Зиновьев!» Все новые и новые группы молодчиковвыскакивали из переулков, разрезали колонны, теснили митингующих, выхватывалито одного, то другого, сильно давали по шее или под дых, швыряли на мостовую. Вораторов на балконе все гуще летели паршивые яблоки, галоши. Оппозиционеры,видя, что каша заваривается вкрутую, пытались соединить руки, выкрикивалихором: «Долой Сталина! Долой сталинизм!» – защищались неумело и ничтожно, будтотолстовцы собрались, а не такие же яростные коммунисты.

Подъезжали один за другим милицейские фургоны.Организованных патриотов становилось все больше, к ним присоединялись идемонстранты из проходящих колонн, и вскоре теснение оппозиции превратилось вповальное избиение. Оппозиционеры, бросая плакаты, пытались выбраться из толпы,скрыться в подъездах. Их тут же перехватывала милиция и без церемоний распихивалапо фургонам.

Кирилл с райкомовского грузовика не без содрогания смотрелна разворачивающуюся картину. Литературные ассоциации, которыми, естественно,был богат градовский дом, услужливо подталкивали сопоставить происходящее счем-то из «позорного прошлого», некий повтор, deja vu:[1] налетохотнорядцев на митинг социал-демократов.

Рядом потирал руки радостно возбужденный товарищ Самоха.Борясь с отвращением, Кирилл взял чекиста за пуговицу.

– Что происходит, Самоха? Вы спустили с цепи Марьину Рощу!

Большой и складный мужик Самоха даже не повернул к юнцуголовы.

– Ничего, ничего, – приговаривал он. – Это импойдет впрок! Не будь интеллигентским хлюпиком, Градов! История шутить нелюбит!

«Может быть, он и прав, – подумал Кирилл. – Скореевсего, он прав, пора уж раз и навсегда, как Ленин учил, выбросить белыеперчатки. А чем я лучше этого Самохи? Не я ли весело смотрел, как наПреображенском висели двое таких же вот, в шпанских кепариках?»

Вдруг он увидел неподалеку, как двое, как раз двое и как раз«таких же вот», в кепариках с обрезанными под корешок козырьками, тащат женщинус портретом Троцкого в руках. Один сорвал с нее платок, другой ухватил заволосы. Не помня себя, Кирилл спрыгнул с грузовика и бросился на выручку.

Троцкий с переломанной палкой резко вылетел из рук женщины,в последний раз на сотую долю мига косым планом зафиксировался над бурлящейтолпой – эх, а ведь совсем еще недавно жарили под тальяночку: «Посмотри-кось тына стенку, етта Троцкого портрет, на носу очки сияють, буржуазиюпугают»! – и свалился в грязь под ноги. Рифленая подошва немедленнопрогулялась по легендарному лицу. Бросив женщину, молодчики принялись заКирилла. Схватили за грудки, придавили к стене. Морды их сияли счастьем: эх,жизнь – прогулка!

Кирилл сопротивлялся, чем еще больше их веселил. Теперь одиндавил ему на шею, пригибая голову к земле, а второй заворачивал руку за спину.

– Пустите! – отчаянно завопил Кирилл. – Я не... яне троцкист! Я за... генеральную линию партии!

Ребята заржали:

– Ты за генеральную, а мы за солдатскую!

Неторопливо подошедший к возящейся троице «рыцарь революции»Самоха в своих кожаных доспехах – явно не спешил, чтобы и хлюпику Градовукое-что пошло впрок, – показал уркаганам красную книжечку ОГПУ и освободилмарксиста.

* * *